упоминал, пока была полная неясность, но привязаться к его временам мне удалось с точностью примерно до суток.
Все эти дни дул совсем слабый северный ветер, разгоняющий катамаран до пяти километров в час. Если же я включал двигатели в экономическом режиме, скорость увеличивалась до тринадцати. Что означало — шестнадцать часов в пути. Выйдя в три утра, к семи вечера мы будем около Питкэрна.
Оставалась еще одна проблема — кошка. Поначалу я собирался оставить ее в московской квартире — ведь за время нашего плавания там пройдет полчаса, от силы минут сорок. Но киса совершенно не желала покидать остров. Увидев дырку в двадцать первый век, она с паническим мявом спрыгнула с моих рук и забилась под свою тахту из хендерсонской пальмы. Пожав плечами, я предупредил животное, что в таком случае ему придется побыть одному три дня. Кошка молчала, из чего я сделал вывод о ее согласии. В конце концов, сухой корм не портится, воды я ей налью с запасом, а в мой дом никто не ходит. Еще раз предупредив об этом кошку, я отправился на пляж, где стоял почти готовый к походу катамаран. Следовало посмотреть, не забыто ли чего, после чего лечь спать пораньше: ведь вставать в половине третьего.
Отплыть в три часа нам не удалось — движок завелся с трудом. Но после замены свечи прочихался и заработал нормально, так что в половине четвертого мы помахали племени руками и отчалили.
Ветер дул, как и вчера, с севера, но вроде чуть посильнее. Остров потихоньку удалялся, наш путь лежал на юго-запад-запад. Ханя с Тимом во все глаза смотрели на свою родину, уже почти скрывшуюся в предрассветной тьме, — наверное, они чувствовали себя как Гагарин, впервые увидевший Землю из космоса. Я зевал — кошка не дала выспаться, всю ночь лезла ко мне и о чем-то тревожно мяукала. Что меня удивило — Тонга передала штурвал Манюне и тоже начала напряженно вглядываться в удаляющийся остров. Над ним уже появилась полоска рассвета, когда она повернулась ко мне и заявила:
— Ник-ау, будет шторм. Я говорила об этом еще вчера, но ты послушал Камира.
Действительно, вчера вечером я поинтересовался прогнозом погоды у обоих местных метеорологов. Тонга тогда сказала — она не уверена в завтрашней погоде, а шаман заявил, что день совершенно точно будет почти безветренным.
— Сейчас начнется очень сильный шторм, таких почти никогда не бывает летом, — продолжала тем временем Тонга. — Ник-ау, надо возвращаться. Надо очень быстро возвращаться, если мы хотим успеть на остров.
— Но ведь летом не бывает сильных штормов, — неуверенно начала Ханя. Понятно: она уже настроилась на великое путешествие, а тут такой облом…
Однако я не собирался раздумывать, права Тонга или нет. Раз есть вероятность, что да, так и будем считать, никуда Питкэрн не денется. И рявкнул:
— Поворот оверштаг, ход самый полный, возвращаемся, Тонга на штурвале!
Сам же сел к движку — когда он работает на пределе, за ним лучше присматривать.
Кренясь на левый поплавок, «Аврора» развернулась.
— Маи, рифь грот! — крикнула старпомша.
Манюня отпустила фал, отчего большой треугольный парус сполз наполовину, и кинулась защелкивать карабины на тесемках вокруг реи. Я даже не успел толком удивиться — море пока было совершенно спокойно, — как налетел мощный порыв ветра. Если бы «Аврора» приняла его полным гротом, не знаю, чем бы это могло кончиться. Даже на том огрызке, что сейчас оставался от паруса, катамаран ощутимо приподнял левый поплавок и притопил правый.
— Тим, Ханя, на левый борт! — крикнул я. И подумал, что вряд ли это поможет: больно уж они легкие.
— Ник-ау, может мотор работать сильнее? — сквозь свист ветра в снастях тревожно спросила Тонга.
— Сейчас.
В качестве силовой установки у нас стоял шестикиловаттный бензогенератор. Эти моторы имеют электронное ограничение частоты вращения на три триста — три с половиной тысячи оборотов, при которых на выходе генератора получается чуть больше пятидесяти герц. Но сам движок способен крутиться до пяти тысяч, развивая при этом существенно большую мощность. Правда, в штатном коммутаторе такой режим не предусмотрен, но у меня стоял самодельный, без ограничения и с переменным углом зажигания — как раз на подобный случай. Долго, конечно, он так не проработает…
Я перекинул тумблер на коммутаторе и уперся взглядом в тахометр. Четыре тысячи, четыре с половиной, пять, пять двести…
Все, больше увеличивать обороты нельзя, начнут зависать клапана. Однако наш кораблик и так заметно прибавил скорости. Генератор уже не урчал, а тарахтел. Звука перегруженных электромоторов было не слышно за воем все усиливающегося ветра. Оставалось только надеяться, что они, как и все советские изделия, в свое время были спроектированы с хорошим запасом.
Я пялился на тахометр и прислушивался к движку, а в голове раз за разом прокручивалась одна и та же, какая-то отстраненная мысль: «Интересно, успеем или нет?»
Мы успели, но буквально впритык. Волны уже перехлестывали через палубу, когда кораблик промчался вплотную к мысу, ограничивающему пляж с запада, и с разгона выбросился на песок. Никаких встречающих не было, поэтому я кинулся к лебедке, а Тим побежал цеплять крюк. Вскоре «Аврора» была подтащена под самый откос. Волны сюда иногда доставали, но на излете, так что катамарану скорее всего ничего не будет, подумал я. И, пригибаясь под порывами ветра, отправился к дому, до которого было метров сто.
Глава 12
Хотя от берега до моей резиденции было всего ничего, по дороге меня пару раз почти сшибало с ног порывами ветра. И это, кстати, очень способствовало просветлению в мозгах. Ведь глянул же, идиот, перед выходом к пляжу на барометр! И что там увидел? Семьсот сорок два миллиметра! В то время как вечером было семьсот шестьдесят. А что подумал, дебил? Мол, вот всегда так — когда мне в двадцать первый век не надо, давления тут и там почти одинаковые. Зато как только соберусь, разница будет миллиметров двадцать, если не тридцать. И ведь помню, что читал в детстве книги про морские приключения, где герои с ужасом смотрели на бешено падающий барометр, ожидая шторма! И в кого только я уродился таким дауном? Уж точно не в отца. Тьфу, да и только. Мало того что сам чуть не утонул, так ведь со мной на дно пошла бы, без преувеличений, почти вся интеллектуальная элита острова Хендерсон, его единственная надежда на будущее.
Блин, даже кошка что-то чувствовала! Недаром полночи тщетно пыталась привлечь мое внимание. Интересно, она теперь всегда будет так себя вести перед штормом?
Тут я подошел к крыльцу и понял — нет. Не всегда, то есть просто больше никогда. Потому как киса лежала около крыльца, и ее поза не оставляла сомнений, что это мертвая киса. Не только потому что живые кошки так не лежат. У них еще и не торчит стрела из спины, как у моей.
Стрела… причем однозначно моего изготовления. Одна из тех пяти, что я сделал Марику. Неужели?
Нет, это вряд ли, решил я через минуту. Чтобы попасть в кошку, Марику пришлось бы приблизиться к ней метров на пять! А она его боится. Точнее, боялась — теперь о бедной кисе придется говорить в прошедшем времени. Да и место, куда попала стрела, наводит на определенные размышления. В спину, чуть левее позвоночника, сразу за лопаткой. Это что же, кошка безмятежно лежала спиной к стрелку и ждала, пока в нее как следует прицелятся? Быть такого не может.
Второй вариант — в нее стреляли сверху. Его мы отбросим за отсутствием на Хендерсоне вертолетов, воздушных шаров и ранцевых реактивных двигателей. Наконец, есть и третий — в кису этой самой стрелой просто ткнули. Вот так, подошли, погладили, чтобы успокоилась, и…
Я присмотрелся к стреле. Точно, вырез под тетиву совершенно нетронут! Как я его сделал ножом, так он и остался, ни малейших следов. Вот, значит, зачем в свое время пропала стрела у Марика…
