штурм.
Главную проблему составляли татарские воины, являвшиеся личной охраной боярской семьи, поэтому я взял их на себя, а разобраться с остальной шайкой поручил дружине. На этот раз все прошло без сучка без задоринки, и бой в лагере больше походил на избиение младенцев. Татарин-часовой заснул у костра, а его товарищи спали рядом, так что пристрелить эту четверку не составило особого труда. Остальные боярские холопы никакого сопротивления не оказали и сразу сдались в плен.
Оставшись без охраны, жена Путяты подняла дикий визг, и дородную, весом далеко за сто килограммов бабищу пришлось вчетвером вытаскивать из землянки за волосы. Двенадцатилетний боярич бросился на дружинников с кинжалом, но мальца мгновенно обезоружили и скрутили. Семилетняя сестренка боярича от испуга впала в ступор и не осознавала, что происходит вокруг.
Детей, конечно, жалко, но всю ответственность за их беды несут родители, так что вины за происходящее на мне не было. Вместе с боярским семейством нам достались в качестве трофеев: оружие татар и холопов, четырнадцать лошадей со всей сбруей, а главное, боярская казна.
Награбил Путята много, только мешок с серебром весил почти два пуда, к тому же при личном досмотре на груди боярыни был обнаружен мешочек с золотыми монетами и украшениями весом на полкило. Правда, самих денег среди добычи было меньше трети, в основном это были серебряные слитки, посуда и различные поделки из серебра, а также позолоченные оклады, содранные с икон. Видимо, банда Путяты не убоялась Божьей кары и ограбила монастырь или церковь. С золотом та же история — золотых монет, которые назывались ромейскими цехинами, в заначке боярыни оказалось всего пять штук, остальное было представлено кольцами, нательными крестами и цепочками.
Увы, но золото оказалось низкопробным, а качество изготовления ювелирных изделий не вызывало особого восторга, однако по нынешним временам это все равно бешеные деньги, на которые можно много чего купить. Правда, реализовать нашу добычу тоже было далеко не просто из-за отсутствия покупателей на награбленное Путятой. У серебра и золота могли найтись истинные хозяева, поэтому проще переплавить серебро в гривны, но тогда трофеи потеряют половину своей стоимости. Однако как ни крути, теперь вдовствующая боярыня Пелагея Воротынская стала завидной невестой, да и мне болезному наверняка что- то перепадет из добычи.
Закончив сбор трофеев, мы погрузили их на лошадей и отправились в Верею. Поздно вечером мое войско вернулось в усадьбу с победой. Я доложил Пелагее о результатах набега на Колпино и сдал трофеи и пленников. Митрофан все еще мародерствовал в усадьбе Путяты и, похоже, решил вывезти оттуда все до последнего гвоздя. Увы, но оказалось, что мне не с кем обмыть победу и похвастаться своими подвигами, поэтому я отправился спать.
Глава 8
Следующий день опять оказался заполнен под завязку неотложными делами и заботами, а также разбором полетов после нападения бандитов на боярскую усадьбу. Жестокая реальность заставила меня сделать срочные выводы из недавних ошибок и организовать караульную службу по всем правилам Устава гарнизонной и караульной службы, который я ненавидел всеми фибрами души, но знал хорошо.
Несмотря на конец октября, погода стояла на удивление теплая и снег еще не выпал. Однако зима была не за горами, и караульное помещение в надвратной башне срочно было оборудовано печкой, а также топчанами для отдыха начальника караула, часовых и разводящего. Перед дверями, ведущими из башни на стену, мои бойцы пристроили тамбуры, а бойницы получили надежные задвижки с глазками, чтобы посторонний не мог незаметно подобраться к башне и перестрелять караул.
В таком же срочном порядке в подклети боярского терема была организована тюрьма для захваченных в плен членов семьи Путяты и уцелевших бандитов. Холодный чулан рядом с кухней и поруб во дворе как место заключения не выдерживали никакой критики, а боярыня Ефросинья — так звали пленницу — и ее холопы должны были дожить до княжеского суда.
Рота усердно зубрила спешно составленный мною устав и репетировала развод караула по новым правилам, параллельно неся караульную службу. Теперь застать нас врасплох было сложно, и примерно через неделю жизнь усадьбы начала возвращаться в мирное русло, конечно, с учетом новых реалий. Боярыня все это время проболела и в мои дела не вмешивалась, а потому все нововведения были утверждены явочным порядком.
Пока я вносил коррективы в боевую подготовку и укреплял обороноспособность усадьбы и Вереи, Митрофан почти всю неделю провел в Колпине — грабил удел покойного Путяты. Опасаясь, что мужики растащат наши трофеи, мой начальник штаба всего пару раз приезжал в Верею с обозами, да и то на пару часов.
Наконец Митрофан Хромой окончательно вернулся в усадьбу с последним обозом награбленного добра, и у нас появилась возможность обсудить планы на будущее. Пелагея оправилась от болезни, но была еще слаба, и решение всех возникших проблем полностью легло на наши с Митрофаном плечи.
Я не стал строить из себя замполита и доверился опыту старого дружинника, который попросил Пелагею написать письмо княжескому боярину, где подробно рассказать о нападении банды Путяты и потребовать княжеского суда. Полдня мы составляли это «письмо турецкому султану» и согласовывали нюансы. Боярыне пришлось два раза переписывать наше послание, прежде чем гонец с двумя охранниками отправился в путь.
Княжеским боярином в Переяславле Рязанском, который в народе по старинке назвали Рязанью, был боярин Тимофей Литвин. Боярин имел еще прозвище Пестун, так как в детстве обучал Ивана III ратному делу, то есть пестовал молодого князя.
Тимофей был уже стар и фактически отошел от дел, а потому его отправили на покой в родовую вотчину недалеко от Рязани. По сути, княжеский боярин — должность по тем временам губернаторская, и все споры местного значения решались им на месте. Однако налет дружины боярина Путяты Лопахина на усадьбу боярыни Пелагеи Воротынской и последовавший за этим разгром бандитского логова возле Астраханского тракта находились в компетенции думского дьяка Разбойной избы, а следовательно, подлежали суду великого князя. По принятым ныне правилам княжий боярин должен провести первичное дознание и о его результатах доложить начальству, ну а там как решит великий князь.
Ждать с визитом самого княжеского боярина не приходилось, но следственная бригада во главе с доверенным лицом должна была приехать обязательно. Поэтому от правильной расстановки акцентов в послании во многом зависело, кого в Верею пришлют разбираться и как в будущем повернется дело.
Однако посланные нами гонцы вернулись на восьмой день с известием, что боярин Тимофей Литвин лежит при смерти, поэтому дело о нападении на усадьбу боярыни будут решать в московской Разбойной избе. Гонец в Москву с письмом боярыни уже отбыл, но, по словам дьяка, ведающего у княжеского боярина делами подобного рода, раньше весны результатов ждать не стоит. Когда еще назначат нового княжеского боярина, а тот еще должен войти в курс дела и осмотреться на новом месте. Скорее всего, в Верею пришлют кого-нибудь из Разбойной избы, но это дело долгое. Помимо известия о болезни Тимофея Литвина и слов дьяка гонцы привезли короткое письмо от старшего сына княжеского боярина Василия, который предписывал Пелагее со всем бережением содержать пленников, чтобы тати ответили по закону.
Думаю, что следует сделать небольшое отступление, чтобы разъяснить, как обстояли дела с письменностью на Руси пятнадцатого века, так как информации по этому вопросу в общеобразовательной школе не дают никакой. Я всегда считал себя образованным человеком и наивно полагал, что дам сто очков вперед любому местному грамотею, но первые же попытки овладеть древнерусской грамотой поставили меня в тупик.
Оказалось, что в старославянском алфавите — сорок три буквы. К моему стыду, я даже не слышал о десяти буквах из старого алфавита, а тем более не представлял себе, зачем они нужны и как выглядят. Одних только «юсов» оказалось четыре штуки, а были еще «кси», «пси», «фита», «ижица» и «ять». Буква «з» присутствовала сразу в двух экземплярах — «зело» и «земля».
Чем дальше я забирался в дебри русского правописания, тем больше ощущал себя безграмотным
