— Да при такой температуре тама и жить-то холодно!
— А они там и не живут. Под землей находится только дежурная смена, а люди живут на поверхности, на территории комбината.
Собрание опять зашумело, обсуждая услышанное.
— А радиация?! — несколько человек, в один голос.
Хасан ибн Аббас усмехнулся:
— Излучение там практически отсутствует. Комбинат находится в глухих лесных дебрях, за сотни километров от ближайшего крупного города. При бомбардировке в тот район не упало ни единой бомбы. Радиация, притом в достаточно малых количествах, попала туда вместе с выпавшими осадками, и за последующие десять лет произошел ее полный распад, так что окрестности комбината на десятки километров вокруг чисты. Регистрируемый фон — треть рентгена, что достаточно безопасно для организма.
Хотя существование таких мест и не было откровением, в чайной повисла тишина, словно пропитанная напряженным ожиданием и надеждой. Через караванщиков до жителей Убежища доходили разрозненные слухи о том, что чистые земли сохранились, но никто из них не указывал точных координат — то ли сами не знали, то ли скрывали… Пройдет один караван — одни слухи: да, там-то и там-то — чистая земля, озера с незараженной водой и свежий воздух. Пройдет другой — и слухи совсем иные, зачастую совершенно противоположные. Кому верить?
Среди жителей Убежища постоянно велись споры, есть ли и впрямь на планете хотя бы один, хотя бы маленький клочочек чистой земли. Спорщиками как с той, так и с другой стороны приводились довольно убедительные аргументы в защиту своей теории, но аргументы — это одно, а факты — совершенно другое. И вот теперь приходит человек, который утверждает, что знает, где находится такое место! Что он знает совершенно точные координаты чистой земли, на которой можно жить без защитного костюма и противогаза! Да если это правда — десятки людей, и старики и молодежь, пойдут за ним на край света только для того, чтоб хотя бы одним глазком взглянуть, сделать хотя бы один глоток свежего, чистого воздуха, хотя бы один шаг без до смерти надоевшего защитного костюма и проклятущего намордника!
— Где ж такая местность сохранилась, просветите?! — заорал сидящий рядом Оглобля.
Майор Аббас, услышав выкрик и уловив настрой аудитории, отложил мел, оперся локтями о барную стойку, переходя на доверительный тон.
— Я знаю, в это трудно поверить, но, тем не менее, это правда. Доказательств я представить не могу, но хочу сказать, что таких кусочков по всей стране разбросано не так уж и мало. Где я только не бывал по роду своей деятельности, какие только караваны не сопровождала моя бригада. Несколько раз мы спускались на юг, до Астрахани и Каспийского моря, поднимались к северу, аж до Ухты, три раза переваливали Уральские горы… Так вот: чистые куски земли, где вокруг на несколько десятков, а то и сотни километров нет и намека на радиацию, сохранились преимущественно в самых дебрях, вдали от крупных городов и войсковых объектов. И чем дальше углубляешься на восток — тем больше их попадается. По ту сторону Уральских гор таких земель вообще не счесть. Там все обстоит с точностью до наоборот: чистой местности гораздо больше, чем зараженной, фонят только те области, где когда-то стояли крупные города, типа Новосибирска, Омска, Екатеринбурга, или местность вокруг крупных военных объектов. Вот и получается, что огромные города с миллионным населением превратились в могильники, а люди в мелких деревеньках, до которых никому нет дела, — выжили. Никто не станет кидать бомбу на деревушку, которая со всеми своими потрохами стоит хорошо если раз в пять, а то и в десять, дешевле этой бомбы.
— А западная часть? — спросили из аудитории.
Майор вздохнул, покачал головой:
— Москва, Питер, Новгород, Тверь — всех этих городов больше не существует. Пройти на запад очень трудно из-за высокого радиационного фона. Последний раз мы пробовали прорваться в ту сторону года три назад, по федеральной трассе М-5 «Урал». До Рязанской области — еще нормально, ехать сравнительно безопасно. Трасса, конечно, уже никакая, я бы сказал, что как таковой ее больше нет, только общие контуры, но на тяжелой технике, типа БТР или «Уралов», продвигаться можно, и довольно быстро. Только вот даже к Рязани по трассе уже не пройти, начинает зашкаливать. Семьсот — восемьсот рентген — такое излучение там норма. Боюсь даже и думать, что представляет собой местность на территории Москвы или Питера. Хотя ходят слухи — именно там люди и выжили, вроде бы, укрывшись в метро. Строилось-то оно как противорадиационное убежище, так что шансы есть.
— А по М-6 не пробовали пробиться? — спросил Оглобля. — Я с батькой, когда малой еще был, на Москву ездил через Тамбов. Там как?
Майор кивнул:
— И там бывали. Если я не ошибаюсь, после Тамбова трассы сближаются и идут параллельно на расстоянии пары сотен километров, так что в плане зараженности местности большого отличия нет. Уже на подъезде к Ряжску — девятьсот рентген.
— А если не по трассе, а по полям?
— Не пробовали. Не везде ведь чисто поле, леса кругом, а в лес — я имею в виду серьезный лес, не осинник какой-нибудь — даже на тяжелой технике не сунешься. Пешком — глупо, да и просто-напросто бесполезно. Куда идти? В неизвестность? Хотя есть слухи, что некоторые караванщики на свой страх и риск доходили даже до Москвы. Но они конечно же держат такие тропы в тайне.
Внезапно полковник, слушавший так же внимательно, как и остальные, кашлянул. Поднялся, оглядел собрание.
— Мужики, давайте-ка ближе к делу. Как-то мы в сторону ушли от разговора. Вот проведет Хасан инструктаж — тогда и говорите с ним о чем хотите. Закончим, Пиво вернется, угостите чем-нибудь, — он подмигнул ухмыляющемуся гостю, — тогда и пытайте. А пока, возвращаемся к комбинату. Самый главный вопрос: как у них с вооружением?
Майор сразу посерьезнел, нахмурился.
— С оружием у них полный порядок. Где-то в тех местах раньше находились войсковые склады, так что и стволов и боезапаса у охраны хватает. Пулеметы от седьмого до четырнадцатого калибра, несколько АГСов, огнеметы «Шмель», автоматические пушки 2А72. Есть несколько зенитных вариантов пулемета «Корд» и четыре миномета «Поднос». Я уж не говорю, конечно, о ручном стрелковом оружии. Так что вооружены они серьезно.
— И как же их штурмовать, с таким-то арсеналом? — скептически поинтересовался Родионыч. — Кровушкой умоемся.
— Общего плана пока нет, — развел руками майор. — Будем думать. У нас тоже не луки со стрелами. На бронепоезде и КПВ есть, и «Сани», и те же 2А72 стоят. И даже три танковые пушки калибра сто двадцать пять миллиметров. 2А46М1, если кто не в курсе… И потом, что ж вы хотите, Сергей Петрович? Чтоб вам задарма все досталось? Так не бывает. И попотеть придется, и крови пролить.
Полковник молчал, барабанил пальцами по столу. Потом махнул рукой, откинулся на спинку стула:
— Ладно, дальше давай.
— Про ту часть комбината, что на поверхности, я более-менее рассказал, — майор вновь отошел к чертежу на стене, стер его мокрой тряпкой, начал опять что-то набрасывать. — Теперь про внутреннюю часть. Как уже говорилось, склады располагаются на глубине свыше ста метров под землей. С поверхностью соединяются двумя изолированными друг от друга стволами. Стволы находятся на некотором расстоянии друг от друга, вход — из здания, стоящего посреди территории комбината. Внутри каждого ствола — шахта грузового лифта и опоясывающая эту шахту винтовая лестница. Внизу от шахт расходятся широкие коридоры. Входы перекрывают трехтонные железные двери с электроприводами, способные выдержать ударную волну от взрыва практически любой мощности. Так что наша первостепенная задача после проникновения внутрь — не дать противнику запереться за этими дверьми. Закроются — употеем выковыривать.
— Может, электричество им отрубить? Тогда уж точно не закроют! — по голосу Данил узнал Бармаглота. — Откуда они, кстати, напругу берут? С поверхности? Или дизеля?
— Двери запираются не только электроприводом, но и обычной рукояткой, так что обесточиванием электропривода проблему не решить. Да и не получится их без электричества оставить. Для дизелей нужно
