так: мы с Сашкой; Ариец с Бармаглотом и Локатором; братья Тандемы; Дума, Лимонадный Джо и Шалтай; Порох, Дуремар и Сундук. Вот и все. Остальные — либо партизаны, которые, иногда бывает, отходят ненадолго и недалеко, либо — одиночки. Из таких стоит упомянуть Германа и Михалыча. Ну и Ван Ли, китаец наш. Он у нас тоже один ходит.
— Ариец — это сын полковника Родионова, я правильно понимаю?
Данил кивнул.
— А откуда такой интересный позывной? — полюбопытствовал Хасан.
— Да это с детства еще пошло, — Данил усмехнулся. — Илюха всегда гордился, что его отец — полковник спецназа, да еще и глава администрации Убежища. Говорил: «Спецназ — это голубая кровь!» Вот его Арийцем и прозвали…
Хасан покивал.
— Ну, а Герман — это…
— Герман — это Герман Неустроев, дядька моего напарника. Михалыч — Николай Михайлович Глущенко, отец Думы и Лимонадного Джо. Но тут дело в том, что Родионыч кого-то из них обязательно оставит при себе. И скорее всего это будет Герман.
— Михалыч пойдет?
— Насколько я его знаю — да. Он хоть и староват уже, но дома не усидит, — улыбнулся Данил.
— А китаец?
— Тоже пойдет. Но его я хотел бы взять в свою группу. Как и Шрека.
— Кто такой Шрек?
— По жизни его Лёхой зовут. Одна из наших достопримечательностей. Увидишь — сразу поймешь.
— Он… зеленый, что ли? — недоуменно поинтересовался Хасан. — Или — уши в трубочку?
— Да нет, — усмехнулся Данил. — Здоровущий просто, как тролль из скандинавских мифов! И всегда огромный был, а как к тридцати начал подходить — так и вообще заматерел… Сто семьдесят кило чистого мяса.
— Ни хрена себе! — пораженно пробормотал майор Аббас. — Тогда надо было его не Шреком, а Халком назвать!
— А это кто? — полюбопытствовал Данил.
— А это фильм такой есть. У меня дома на базе в коллекции стоит. Здоровенный мужичина. А еще он мне Валуева напоминает — был такой боксер раньше, до Удара.
— Ну, у нас такого фильма не было, — развел руками Данил. — У нас мультики про Шрека. Как с детства погнали — Шрек, Шрек — так им и остался.
— Хорошо. Значит, к себе в группу добавляешь Ли и этого Шрека? Кстати, почему — их?
— Угу, — Данил кивнул. — Ли — снайпер. А из Шрека пулеметчика сделаю. Пускай КПВ таскает.
— А стрелять с чего? С треноги? А утащит?
— С колесного станка!
— КПВ на станке за полтора центнера весит, — помолчав, с сомнением в голосе сказал Хасан.
— Лёхе эти сто пятьдесят кило — как перышко. Давненько хотел их к себе заманить, да Ли — одиночка по натуре, а Шрек вообще только партизанил. Но теперь уже никуда не денутся…
Майор скептически хмыкнул:
— Почему же теперь пойдут?
— Шрек решился-таки воевать идти. Значит — страх преодолел. Теперь уж не откажется. Да и должок за ним — я его когда-то от смерти спас. А Ли в составе спецгруппы будет удобнее, чем среди пехоты, он это и сам понимает.
— Ну — дело твое, мешать не стану, — пожал плечами Хасан, склоняясь над своей тетрадью. — Итак, что мы имеем… Герман остается, Михалыч для диверсанта староват. Поставлю его комодом.[57] Получается — пять групп. Хватает. К каждой добавляется по три-четыре моих молодца — и вот они, диверсионные отряды. А уж применение мы им найдем, не сомневайся!
— Надеюсь…
Хасан захлопнул тетрадь, засунул в карман, поднялся. Протянул руку.
— Тогда — не смею больше отвлекать. День завтра тяжелый, так что желаю хорошенько выспаться. Надеюсь — сработаемся.
Данил проводил ночного гостя до двери. Попрощался — и сразу же к винтовке. Вытащил из сейфа, отвинтил старый ствол, поставил новый, прицепил снизу гранатомет. Полюбовался, держа на вытянутых руках. Винтовка изменилась до неузнаваемости. Вид стал более солидный, какой-то мощный… брутальный, что ли? Да и весом прибавила килограмма четыре как минимум. Руки чесались испытать, но где ж испытаешь-то, ночью? Сталкер еще раз окинул взглядом оружие, вздохнул и поставил назад, в пенал сейфа. Оставалось одно — набраться терпения до завтра.
ГЛАВА 12
ЧЕРНЫЙ КАРАВАН
Тот караван пришел вечером.
Случилось это спустя примерно полтора-два года после самого первого, экстренного выхода на поверхность за деревом для ветряков. Ветряки к тому времени уже стояли и работали вовсю, питая Убежище дармовым электричеством, и на них даже дважды было совершено покушение со стороны местной фауны. В первый раз на шум, издаваемый вращающимися лопастями, заглянули полюбопытствовать псы, которым хватило короткой очереди из «калаша», а во второй раз пришли выродки. Этих так просто отогнать не получилось, и, забравшись на крышу вокзала, они повалили два крайних ветряка. На поверхности тогда стоял караул, состоящий всего из двух человек, и они не решились отбиваться от диковинных существ малым числом, а отошли в подвал и вызвали подмогу. С превеликими предосторожностями ГБР, вооруженная всем, что имелось тогда в Убежище, поднялась на крышу и пристрелила четверых мутантов. Остальные, непривычные еще к грохоту огнестрельного оружия, обратились в бегство. Именно тогда впервые стало понятно, с какими существами придется теперь соперничать людям за место под солнцем, — выродки прыгали прямо с крыши, с порядочной высоты, без какого либо ущерба для себя и, делая фантастические скачки, в мгновение ока скрывались среди окружающих вокзальную площадь развалин. С тех самых пор караул было решено усилить до пяти бойцов и одного из них поставить на башенку с часами на крыше вокзала. Именно его, торчащего на башне на фоне заходящего солнца, и заметила разведка каравана. Телефонной связи с Убежищем тогда еще не было, и дозорный — Мишка Глухарь, — суетливый, безобидный мужичок, завидев приближающуюся с востока колонну машин, прибежал сам. Заорал у внешней гермодвери, застучал по металлу железной арматуриной — Бармаглота, стоявшего в тот день на посту наблюдающего, чуть удар не хватил. Думал — опять какая напасть приключилась. Отвинтил штурвал внешней, давая Мишке внутрь попасть, — и скорее за внутреннюю, чтоб пыль не глотать: тройной тамбур тогда еще не поставили, и впускать людей приспособились именно таким способом.
Пока Глухарь снимал ОЗК, пытаясь не глотнуть лишней дозы, Бармаглот уже и за полковником сбегал. Кто его знает, что уж он там Родионычу наговорил, да только мимо Данила с Сашкой, вышедших под вечер прогуляться по коридорам, эта парочка как вихрь пролетела. Старая армейская мудрость гласит: «в военное время вид бегущего полковника вызывает панику», однако у Данила вид летящего на всех парах Родионыча вызвал лишь дикое любопытство. Решив, что прогулка подождет, ребята побежали за ними.
Понять Глухаря было трудновато. От сильнейшего возбуждения он глотал не то что слова, но и целые предложения, и несколько минут ребята, стоящие неподалеку и сгорающие от нетерпения, так же как и полковник не могли взять в толк, что же все-таки случилось на поверхности. Сообразили лишь тогда, когда Родионыч строгим голосом велел Глухарю заткнуться, досчитать до тридцати и сказать лишь одно- единственное слово. Что там? Новые, невиданные доселе чудовища? Опять война? Или гости с других планет пожаловали? И они ожидали чего угодно, но только не того, что сказал Глухарь. А он, напрягшись в сложнейшей попытке выразить одним только словом то, ради чего он мчался сюда, родил:
