сторон я выбрал последнюю. Да и рисовать северный вид было удобнее прямо из смотровой галереи, благо пролом в стене давал довольно широкий обзор.
Кое-как спустившись вниз, я достал из рюкзака карандаши и другие необходимые для рисования принадлежности. Следом извлек свернутый в трубочку и слегка пожелтевший лист ватмана. Расстелив его на расчищенном участке пола, я уселся в основании завала и вновь оглядел раскинувшийся внизу город.
А что я, собственно, собрался рисовать? Крошащиеся развалины домов? Покореженную Останкинскую башню? Заросший зоопарк? Неужели
Решение пришло само собой. Я наклонился к листу и принялся за работу. Я рисовал раскинувшийся передо мной пейзаж и чувствовал, как сердце начинает биться чаще. Потому что город — оживал.
Выровнялись бывшие когда-то развалинами дома. Несгибаемой стрелой устремилась в небо Останкинская башня. Пришли в движение автомобили на Садовом кольце. Из зоопарка исчезли огромные корявые деревья, которые заменили обычные зеленые насаждения, радовавшие взгляд еще двадцать лет назад. В вольерах появились фигурки здоровых животных. Подернувшийся рябью пруд пускал солнечные блики.
И люди… По улицам, спеша по своим делам или степенно прогуливаясь, ходили люди. Они не боялись ни радиации, ни тварей, ни солнца. Просто жили и радовались, даже не задумываясь о том, что им не нужно каждодневно бороться за свою жизнь.
Я не знаю, есть ли у нас шанс вернуть все обратно. Но надежда на это всегда будет жить в наших сердцах.
Дождь так и не начался, но на лист с рисунком все-таки упала одна-единственная капля.
Снаружи, разрушая наваждение, раздался протяжный, леденящий кровь вопль, и мимо пролома пронеслась огромная тень. Сильный поток воздуха, возникший при этом, внезапно подхватил лист ватмана и вынес его в отверстие. Я отчаянно закричал, бросился на четвереньки и, едва не вывалившись наружу, потянулся за рисунком. На миг пальцы коснулись края бумаги, но порывы ветра тут же унесли его прочь.
Внутри меня как будто что-то оборвалось. Я просто стоял на четвереньках и смотрел вслед своей памяти.
Вслед своей мечте.
Затем сзади раздался предупреждающий крик одного из сталкеров, почти слившийся с повторным воплем, донесшимся откуда-то сбоку и сверху. Последнее, что я почувствовал, был сильнейший рывок вверх…
Ни Слава, ни его сопровождающие к вечеру так и не вернулись. Илья не знал, что могло произойти, но понимал, что надеяться на что-то уже поздно, да и глупо. Сталкеров сейчас на станции ни одного не осталось, все разъехались по делам. И все же Илья несколько раз отправлял наверх, в вестибюль, пару- тройку простых бойцов в надежде, что те что-нибудь разглядят в сгущающихся сумерках.
В конце концов, Илья Петрович решил
Илья стоял у входных дверей и смотрел на бушующую снаружи непогоду.
Внезапно под действием особенно сильного порыва ветра откуда-то с небес вынесло большой лист бумаги и прибило его к дверям. Илья, некоторое время в оцепенении глядевший на это, повинуясь неведомому порыву, рванулся вперед и, открыв дверь, схватил готовый улететь прочь лист.
Перед ним был невообразимой красоты рисунок города, как будто вернувшегося из прошлой жизни. У мужчины защемило в груди, когда он перевернул лист. Славиным почерком там было написано: «Миша, помни: любая мечта сбудется, если только ты этого захочешь».
Надежда никогда не исчезает. Умирая для одних, она всегда будет рождаться для других. Так же, как возрождается из пепла мифическая птица Феникс…
Лев Рыжков
СПРУТОБОЙ
Базарный день заканчивался, когда к Антону приблизился низенький, сутулый человечек с неприметным лицом.
— Чего тебе? — неприветливо буркнул парень, бросая быстрые взгляды по сторонам.
— Я от Деда, — негромко произнес незнакомец. — Он ждет тебя. Готова наживка.
Антон ощутил, как по телу пробежал холодок.
Как же не вовремя! Ведь именно сегодня ожидался хороший заработок: Антон должен был проводить домой зажиточного торговца обувью. Тот распродал свой товар настолько выгодно, что домой, на нижние уровни, в одиночку идти уже боялся.
— Передай, что я приду.
— Я посыльный для Деда, — жестко возразил незнакомец. — Но не для тебя.
С этими словами человечек растворился в толпе.
Обувщик, когда Антон сказал ему, что уходит, принялся заламывать толстые волосатые руки, даже вызвался прибавить полтора брикета. Но Антон знал, что если Дед зовет — надо идти. Деньги — это хорошо, но мечта — дороже…
Антон, конечно, готовился к этому событию. Копил деньги, добывал амуницию. Шутка ли: охота! Первая охота в его не слишком-то долгой жизни! И сегодня жизнь эта могла круто перемениться. Охотник — совсем другой человек, чем Антон был до сего дня. Удачная охота означала много брикетов и много вещей, ранее недоступных: дополнительная пища, ласка красивых женщин, даже возможность нанять работяг, которые будут носить его на носилках с уровня на уровень. С другой стороны, неудачная охота сулила гибель или участь, которая куда хуже. Такую же, что настигла его отца…
Это случилось больше трех тысяч дней назад, когда Антон был еще совсем крохой. За отцом пришли экопы. Тот не сопротивлялся, зная: попытайся он сбежать, и в заложники возьмут его семью. Мальчик запомнил последний взгляд отца. «Вот видишь, сын, — словно говорили его глаза, — до меня добрались. Ты все еще хочешь стать таким же, как я?»
Отец так и не вернулся. Антон знал, что его доставили в тюрьму, на самый нижний, придонный уровень. Через Законный шлюз отец, а вместе с ним и другие, такие же, как он, бедолаги, выходили в Зловонную Бездну. Существовали разные мнения насчет того, сколько подобных выходов может выдержать человек. Кто-то говорил, что самое большее — три. Давление в Зловонной Бездне таково, что плющит кости черепа и рвет в клочья ушные перепонки. Такова цена брикетов водорослей. А еще — легальных яств: подводных грибов и придонных червей.
Через триста дней Антон ушел из дома. Сначала отирался на рынке, выполняя пустяшные поручения торговцев, затем ему стали доверять более значительные дела. Антон успел пожить в верхних трущобах, сумев выжить там. И копил, копил амуницию в ожидании этого дня.
Антон не любил рынок. Он знал, что место это — плохое, опасное и грязное. Но сейчас, когда он покидал его навсегда, парню почему-то стало грустно.
Антон свободно ориентировался в этом кажущемся хаосе. Знал, где купить антиквариат и кто продает мясо. С тех пор, как он повзрослел, его часто нанимали постоять на шухере, в отдалении от прилавка, в случае опасности оповещая торговца о приближении экопов — в форме, но чаще — в гражданских лохмотьях.
