маршруте полетов самолетов противника. В общем, какая-то детская беспечность. Все это было похоже на аэродром глубокого тыла, а не на фронтовой аэродром и создавало неблагоприятное впечатление.
- Мы это сразу почувствовали тогда!
- Да... Был такой грех, хотел я отказаться от вас. Но вскоре мои опасения отпали. Я убедился, что полк укомплектован умело и достаточно хорошо подготовлен к ночным полетам. Увидел, что у вас здоровый, дружный коллектив. Меня обрадовало, что все вы добровольцы и горите желанием немедленно лететь на боевые задания. Но, к сожалению, в вашей подготовке были найдены пробелы. Например, вы не имели никакого понятия о полетах в прожекторах. Пришлось потренировать вас немного в луче.
- Потом-то мы поняли, как это было необходимо.
- Теперь дело прошлое, и я могу открыть один секрет. Была у нас и вторая программа, неписаная, о которой не знал не только летный состав, но и командование полка. Мы решили посылать вас сначала на малоактивные участки фронта, где почти не было зенитного противодействия, чтобы приучить к обстрелу постепенно.
- Так вот почему, оказывается, прилетая с первых боевых вылетов, мы с летчицей не могли доложить, что подвергались обстрелу! А нам по глупости так хотелось этого.
- Уж не ваши ли слова подслушал я однажды на старте? Помню, в одну из первых боевых ночей я оказался невольным свидетелем разговора между девушками-летчицами. Они только что вернулись с боевого задания и делились впечатлениями. У некоторых возбужденно блестели глаза. И вдруг одна девушка заявила с каким-то чувством разочарования, что выполнять задания не так уж сложно и что 'на такой войне даже не поседеешь'. Нам с комиссаром пришлось потом провести соответствующее разъяснение на общем собрании полка, подчеркнуть, что войны легкой не бывает и что каждый боевой вылет, независимо от степени трудности и обстановки, чреват различными осложнениями и даже гибелью экипажа. Пример тому - гибель Ольховской с Тарасовой.
- Я хорошо помню то собрание. И ваши слова о том, что с огнем шутить нельзя, что риск, храбрость, смелость должны быть разумными.
- Интересно, в полетах вы всегда помнили об этом?
- К сожалению, нет. Память-то девичья была еще.
...В Труде Горняка на месте фронтового аэродрома теперь построена новая шахта и ЦОФ - центральная обогатительная фабрика.
- А жили вы вон в той школе, - указал дед на небольшое здание.
Но там находился, по-моему, только технический состав.
Направились к школе. Она каким-то чудом уцелела после тех жестоких боев, которые разыгрались здесь в начале 1943 года. Нам рассказала о них Акулина Сергеевна Будкова. Ее дом почти напротив школы. Женщина сидела на лавочке, читала газету. Завязался разговор о военных годах.
- Когда паши уже освобождали город, бои шли здесь сильные, - вспоминала она. - Такая стрельба была! Мы все время в погребах сидели... Сколько же тут народу полегло!
Акулина Сергеевна разволновалась, на глазах и в голосе дрожали слезы.
- Это было зимой, - продолжала она, - а весной, как только снег немного стаял, мы собрали убитых наших бойцов и похоронили вон там, около школы, в братской могиле. Теперь на том месте памятник, видите?
Почти в каждом поселке, где прошла война, стоят подобные памятники.
Акулина Сергеевна помнила, конечно, о нашем полку.
- Вы все больше по ночам летали. Гудят, бывало, всю ночь в небе самолеты. А на крыльях у них огоньки - красный и зеленый. Мы поражались: такие молоденькие девушки и не боятся летать ночью! Долго ли потом воевали?
Руфа коротко рассказала о том, какой боевой путь прошел полк. Наша собеседница аж руками всплеснула, когда услышала, что мы дошли до Берлина и что каждая летчица сделала по многу сотен боевых вылетов. Вспомнили, что именно здесь, в Труде Горняка, понесли первую боевую утрату.
- Господи, да как же? А мы и не знали... А командир-то ваша жива ли?
- Жива, жива! Она в Москве, ведет большую общественную работу в Комитете ветеранов войны и в Комитете советских женщин. И по-прежнему на ней лежит много забот о своих бывших подчиненных - ведь мы и сейчас живем дружно.
- Недавно отмечали ее юбилей - Евдокии Давыдовне исполнилось пятьдесят лет.
- Вот как годы-то бегут!.. Узнали наш поселок?
- Едва. Так много нового!
- Все после войны ведь построено.
Выезжали из Труда Горняка с чувством большого удовлетворения. Мы побывали там, откуда начался наш фронтовой, настоящий боевой путь. И даже то, что на месте нашего аэродрома выросла теперь шахта и ЦОФ, нас нисколько не огорчило. Новые дома, в которых мы живем в Москве, выстроены тоже на месте пустырей.
- Наконец-то начали воевать, а то все на фронт ехали, - сказала я Руфе.
- Не очень радуйся. Сейчас нам придется отступать до станицы Ассиновской.
- Теперь это не так горько и обидно, как в сорок втором.
- Штурманы, прошу сообщить курс! - потребовал водитель.
- На Ростов!
30 июля
В 13.00 выехали из Ростова.
Нужно до конца отчитаться за прошедший день.
Просидели вчера на станции техобслуживания до половины третьего, но бестолку - так и не достали необходимую деталь для машины. Пообедали в рабочей столовой и поехали в кемпинг. Устроились в просторной палатке, помылись под горячим душем (какое наслаждение!), надели свежие платья - в общем, приняли вполне культурный вид.
- Теперь поедем в гости!
В Ростове живут несколько наших однополчанок. Двух из них мы решили обязательно навестить в этот вечер: Катю Бройко, моего бывшего техника самолета, и Дину Никулину, командира эскадрильи.
Оказалось, что Катя живет недалеко от кемпинга. Наш приезд был полной неожиданностью для нее.
меня вопрос. Но нет, не надо. Раз Дина не называет - значит, не надо. Она, комэска, поступила тогда так, как и полагается командиру.
- Дина, а как твои старые раны, беспокоят? - спрашивает Руфа.
- Иногда, перед ненастьем. Это даже удобно - я всегда наперед знаю, какая будет погода.
И сразу же переменила разговор. Не хочет вспоминать о том страшном полете. Думает, что отделается шуткой. Нет, дорогой мой командир, не получится. Я сама тогда расскажу.
Июль 1943 года. Станица Ивановская на Кубани. Оттуда наш полк уже долгое время летал на бомбежку 'Голубой линии'.
Командир эскадрильи Дина Никулина со штурманом Лелей Радчиковой приближались к цели. Приглушив мотор, начали планировать - хотелось бесшумно подойти к объекту и спокойно прицелиться. Вот бомбы отделились от плоскостей. Дина разворачивается, осторожно дает газ. Приготовилась к неизбежному. Сейчас начнется!.. Так и есть: через секунду вспыхнула дуэль скоротечная, жестокая. Теперь, без бомб, можно свободнее маневрировать. Трудно... Прицел врага становится все точнее. Но ведь не впервые попадает Дина в такой переплет! Она бросает машину то вправо, то влево, стараясь оторваться от липких лучей прожекторов. Разорвана плоскость, разворочен борт самолета. Вдруг словно горячим гвоздем пропороло ногу. Как бы ища причину, Дина бросила взгляд вправо. То, что увидела, заставило на мгновенье забыть о боли - по плоскости бежали рыжие светлячки!
- Дина, я ранена... - тихо сообщает штурман. И в этот момент в лицо ударяет резкий запах бензина. 'Пробит бензобак!' - обожгла догадка. Сколько сразу навалилось бед! Другой бы растерялся, но Дина Никулина не из таких. Самолет, подчиняясь воле летчицы, входит в глубокое скольжение, сыплется вниз - только так можно сбить пламя. Счет идет на секунды... Стоп! Больше снижаться нельзя. Взгляд на плоскость - огоньки погасли! Вздох облегчения. Обстрел прекратился, прожекторы выключились. Очевидно, посчитали, что самолет сбит.
- Леля, как чувствуешь себя? Куда ранена? - спрашивает Дина.
