...Следующий кадр не документальный, кажется. Своими глазами не видела, знаю эту историю только по рассказам действующих лиц. Двое идут по степи: инженер полка Софья Ивановна Озеркова и техник самолета. Ира Каширина. Они идут по территории, уже занятой врагом. В ту ночь, когда полк снялся по тревоге, они выезжали на последней машине. Вскоре произошла поломка Озеркова и Каширина вернулись в полк через месяц. В гражданских платьях с чужого плеча, измученные физически и духовно...
Медленно едем по хутору. Тихо, людей не видно - наверное, все на полевых работах. У одного из домов замечаем двух пожилых женщин, сидят на лавочке в тени деревьев. Знакомимся.
- Помним, помним, были у нас в войну летчицы, - говорит одна, полная, с добродушным лицом и мягкими, неторопливыми движениями - Евдокия Филипповна Ермакова. - Как начнете, бывало, выруливать, так пыль столбами вокруг, улыбаясь, рассказывает она. - Аэродром-то ваш был прямо вот тут, на этом поле. А здесь, где три деревца, школа была, помните? Ее разрушили немцы во время отступления.
- У меня стояли две летчицы, - говорит другая, Чепелева Анна Ивановна. - Общежития-то у вас не было, спали прямо под самолетами, а девушкам и помыться и постирать надо. Летчицы нас все консервами угощали, а мы их - молоком да медом.
- В ту ночь, когда вы от нас улетали, один самолет вон там горел, указывает Евдокия Филипповна на восточную часть хутора.
- Это мы сами подожгли неисправный самолет, чтобы он не достался немцам, - поясняет Руфа.
- Вскоре, как вы улетели, приехали немцы на мотоциклах. А утром прошла их целая колонна.
Мы с Руфиной переглянулись. Значит, вовремя поднялись тогда в воздух.
К машине подошла большая стая гусей. Они все, как один, вытянули шеи в сторону 'Волги' и разглядывали ее с таким видом, будто хотели сказать: 'Гм, московская машина? Любопытно! Такое здесь очень редко увидишь!' Леша схватил этот момент объективом фотоаппарата.
Мы, как уже повелось, рассказали женщинам о нашем полку - где и как воевали, с какими результатами пришли к концу войны. Показали фотографии наших летчиц в книге. Женщины качали головами, восхищались, приговаривая: 'Ну и молодцы!'
- А много ли у вас погибло? - спрашивает Евдокия Филипповна.
- Тридцать три человека, - тихо отвечает Руфа. Женщины пригорюнились, вздохнули.
- Молоденькие вы были тогда, - продолжает неторопливо Евдокия Филипповна. - Я все удивлялась, неужели им не страшно летать? Стреляли по вас...
- На войне всегда стреляют, - говорим. - Ну, а как вы здесь поживаете теперь?
- Ничего, потихоньку. Урожай в этом году хороший.
Да, мы видели, урожай богатый... Давно заросли воронки от взрывов бомб, и там, где зияли свежеразвороченные глубокие раны земли, шумит теперь спелым колосом пшеница. Вспомнилось, как кто- то из летчиц пошутил однажды: 'Вот расковыряли мы землю своими бомбами, а после войны дадут нам в руки лопаты и заставят заравнивать'. Время само заравняло следы войны на полях. Только вот в сердце остался неизгладимый след.
Приятно было услышать, что собеседницы с радостью расскажут односельчанам о нашем приезде, о нашем полку, о 'тех дивчинах, что в сорок втором здесь летали'.
Мария Филипповна напоила нас холодной водой из колодца - и сегодня такая жарища! - мы распрощались как старые, добрые знакомые и тронулись в обратный путь.
Опять тридцать километров по пыльной неровной дороге. Но теперь ехать легче! Мы нашли Воровской. Освежили воспоминания о пребывании в этом тихом кубанском хуторке. Они слились воедино с новыми впечатлениями и приобрели ясные, конкретные формы. Будто потускневшую от времени картину промыли живой водой, и вот она опять засверкала свежими, яркими красками.
Часа в два дня выехали у Кропоткина на трассу.
- Куда теперь по вашему плану? - спрашивает Леша.
- В Эльхотово!
Руфа смотрит в карту, уточняет маршрут:
- Через Пятигорск.
Было совсем темно, когда мы въехали в Пятигорск. Устроились в кемпинге, в палатке. Сейчас 23 часа. Ночь холодная, и мы наверняка продрогнем под тонкими байковыми одеялами. Делаю последние записи в дневнике.
Завтра в Эльхотово... Стараюсь представить себе, какое оно.
Осетинский поселок у самых гор. Наш аэродром прилепился на склоне горы. Самолетам подкладывали под колеса колодки, иначе они катились вниз. Население очень гостеприимное, доброжелательное. Угощали нас несолеными лепешками из кукурузной муки и очень соленой брынзой.
В Эльхотово полк пробыл недолго, всего дня три-четыре, но мне оно хорошо запомнилось. Наверно, потому, что впервые увидела настоящие горы. Это был уже Кавказ. Горы, покрытые зеленым лесом, стояли высокой стеной, и казалось, что на наших маломощных самолетах их не 'перетянешь'. Горы манили к себе и пугали...
Потом мы бомбили вражеские эшелоны по дороге к Эльхотову.
1 августа
В Пятигорске задержались до трех часов дня. Все пытались отремонтировать машину.
Сейчас стоим около строящегося павильона автобусной остановки в Эпьхотове. Накрапывает дождь, порывистый ветер, холодновато.
- Как, узнаёте места? - этот вопрос со стороны нашего водителя стал уже традиционным.
Еще бы не узнать! Хотя поселок стал другим, но горы-то не изменились. Вот они, совершенно такие же, какими мы их видели два десятка лет назад. Вон там, на склоне, стояли наши самолеты - и услужливое воображение тотчас же расставило их. Взгляд направо, к Тереку, и возглас:
- Руфа, здесь мы купались и стирали после перелета!
- Ага. Мы были почему-то очень пыльные, грязные, когда прилетели в Эльхотово.
- Кубанскую землю несли на себе.
Оглядываемся - с кем же побеседовать? Что-то никого не видно. Но вот из-за павильона выходит женщина с тремя детьми - черноголовые мальчишки мал мала меньше. Блестящими, как маслины, глазами они с нескрываемым любопытством смотрят на машину и на нас. Разговорились. Женщина живет в Эльхотове восемь лет. От старожилов знает, что во время войны, когда враг рвался к Кавказу, все жители ушли из поселка в лес, в горы.
- Остались только очень старые и больные люди, которые не могли идти, рассказывала она, - фашисты расстреляли их всех до одного.
И в этот момент, будто озаренный внезапной вспышкой молнии, перед моими глазами отчетливо встал образ седого, как лунь, осетина. Он сидел на лавочке около своего дома, тяжело опершись на палку. Мы, летчицы, оживленной гурьбой прошли мимо него. Я почему-то невольно оглянулась и поймала глубокий задумчивый взгляд старика... Так неужели враги стреляли и в него потом? Будто иглой кольнуло в сердце...
- Бой здесь шел жестокий, - продолжала женщина. - Немцы стремились проникнуть в Эльхотовские ворота, к Военно-Грузинской дороге. Почти все дома в поселке были разрушены. Сейчас все заново выстроили.
- Дорога тоже новая. Ее не было тогда, - говорим.
- Еще во время войны ее начали строить немцы. А после пленные уже закончили. Часть поселка пришлось перенести на другую сторону дороги, ближе к горам. Вот и мы с мужем строимся, вон наш дом, самый первый у гор.
Старший сын нашей новой знакомой, парнишка лет семи, что-то сказал матери на родном языке.
- Он спрашивает, к кому вы приехали? - перевела женщина.
Эх, мальчишка, мальчишка... Трудно нам объяснить тебе, что такое память сердца. Не понять еще твоему детскому уму, какая сила заставила нас проехать много-много километров, чтобы взглянуть вот на эти горы, на твой новый дом, на мирное небо над Осетией... Для тебя война - далекая история, для нас же совсем близкое, незабываемое прошлое. А ты знаешь, что такое война? Когда ты с друзьями играешь в войну, это, наверно, увлекательно и весело. Но война страшная штука, когда в нее начинают играть взрослые. Уж поверь нам, дорогой. Вон и сейчас еще, как говорит твоя мать, 'игрушки' войны, мины, находят в лесу на горах. Будь осторожнее, малыш, с этими ржавыми игрушками в них до сих пор таится
