поставят красивый мраморный памятник. Это будет стройная девушка с задорно закинутой назад головой. А кругом - много цветов. И матери скажут своим детям: здесь похоронены летчицы. Они погибли, защищая нашу землю от врага'...
Слушая и читая рассказы о погибших Героях Отечественной войны, часто приходится встречаться с такими, ставшими уже штампом, словами: 'Он был простой советский человек'.
Совсем они были не 'простые' (это слово от частого приложения к понятию 'человек' воспринимается порою как 'примитивный' или 'простак'). Каждый по-своему был сложным в своей неповторимой индивидуальности. Задача искусства - будь то живопись, кино, поэзия - умело воплотить такие яркие образы. Но это, наверно, не легко. Ибо, по словам известного художника Нестерова, 'искусство - это подвиг'. А на подвиг не каждый способен.
Я же мечтаю пока о малом - чтобы люди знали хотя бы конкретные имена погибших моих однополчанок.
...Богата белорусская земля памятниками войны. Вот и опять, перед Минском, мы стоим у монументального гранитного обелиска. Высоко взметнулась в небо светлая пирамида с пятиконечной звездой вверху. У подножия лежат свежие цветы: пунцовые розы, нежные гладиолусы, скромные незабудки, полевые ромашки... Видно, не один человек принес их сюда.
Кому же воздвигнут памятник? Надпись сделана на белорусском языке. Леша переводит: 'Тридцать тысяч лежит здесь в братских могилах. Это нельзя оплакать и нельзя забыть... Будьте бдительными, люди, объединяйте силы, чтобы впредь никто такое не мог повторить'.
'Здесь похоронено тридцать тысяч советских военнопленных, партизан и мирных граждан, расстрелянных и замученных немецко-фашистскими захватчиками в 1941-1943 гг.'
С трудом дочитал мне муж до конца. Я знаю, какая горькая мысль спазмой давит ему горло: 'Может быть, и мой брат Тимофей лежит тут'...
Тридцать тысяч имен не уместить на мраморной доске. Но сама цифра - 30 000 - производит потрясающее впечатление.
Мы не единственные, кто остановился у обелиска. С шоссе свернули еще три 'Волги'. Потом одна иностранная машина. Вышли и забыли выключить радио. Доносятся звуки веселой песенки. А нужно бы:
И вот тогда поймете вы,
Хотят ли русские войны...
18 августа
- С праздником! - просунув голову в дверь комнатушки, где мы спали с Руфой, произнес Леша вместо обычного: 'Подъем!'
Сегодня же день авиации! Ваня, брат Леши, слышим, напевает: 'Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...' С кухни тянет вкусным запахом жареных грибов.
- Вставайте, девочки. Моя хозяйка уже приготовила завтрак, - сообщает Иван.
- Заспались мы с тобой сегодня, как барыни, - шепчет мне Руфа, - и Вере не помогли готовить.
За столом собрался целый колхоз - нас пятеро, семья Ивана Пляца (жена Вера и две забавные дочки, 'матрешки', как мы их называем) и пришла жена самого младшего из братьев Пляцев - Нина. Запыхавшись, она тащила за собой маленького сынишку.
- Ой, боялась, что не застану вас! - торопливо обнимаясь со всеми, говорила она. - А Толя в лагерях... Жалеть теперь будет!
Большая семья Пляцев живет дружно, но видеться приходится не так часто - работа, служба, заботы. Хорошо вот, что боевой путь нашего полка прошел через избу деда Степана и квартиры двух братьев- минчан. А то бы в этом году и не встретились, наверно.
Завтракали в темпе, Иван спешил в аэропорт - готовить самолет к вылету. Тридцать лет работает он в авиации, прошел нелегкий путь от моториста до инженера. По секрету скажу, что я считаю его самым трудолюбивым из всех братьев, хотя и остальным никак нельзя отказать в этом качестве. Если можно сравнивать людей с самолетами, то Иван похож на уважаемого мной ПО-2. И такой же безотказный.
В десять часов приехали в аэропорт. Погода сегодня - как по спецзаказу авиаторов: небо празднично- умытое, солнце веселое, легкий ветерок игриво перебирает голубые флажки, которыми украшены здесь сегодня аллеи и здания.
Мы заехали в порт для того, чтобы уточнить, где находятся Новосады. На нашей карте этого села нет, думаем, что здешние штурманы помогут нам поставить нужную точку на реке Неман.
Новосады памятны самыми разнообразными и волнующими событиями, хотя полк пробыл там недолго, всего с неделю. Это село так же интересно для белорусского периода нашей фронтовой жизни, как Карловка - для крымского.
К сожалению, сколько мы ни ползали по Неману на картах разных масштабов и назначений, Новосад не нашли. Есть, правда, Новое Село, тоже на Немане. Может быть, это одно и то же? Порешили на том, что уточним в пути, как делали уже не раз.
Путь наш лежит по Брестскому шоссе. За деревней Столбцы, в 15 километрах в сторону от магистрали, находится село Мир. Около него была просторная ровная площадка. На ней мы просидели лишь два дня (7 и 8 июля 1944 года) и одну ночь. Но какую тревожную ночь!
В будний день и в большом поселке не сразу встретишь человека. Но наша покровительница - удача - продолжает благоволить к нам, ведет навстречу старую седую женщину. Она живет здесь, оказывается, больше полустолетия. Великолепно!
- И во время войны здесь жили? - уточняем на всякий случай.
- Да.
- Вам случайно не приходилось слышать, что летом 44-го года, здесь на короткое время садились на маленьких самолетах летчицы?
- Я сама видела. Вон на том поле они были.
- Мы из того полка, - говорим. - Потянуло вот проехать по местам, где летали в войну.
Женщина пристально вглядывается в наши лица. Уж не хочет ли она сказать, что признает нас?
- А я разговаривала тогда с вашей начальницей. Невысокая, полная. Дусей ее звали.
Феноменальная память! Запомнила нашего комиссара, Евдокию Яковлевну Рачкевич.
- Интересно, как в то время жители отзывались о нас? Что говорили по адресу летчиц? - задаем не просто ради женского любопытства вопрос. Может быть, и здесь гитлеровцы уже успели охаять нас?
- Удивлялись вашей смелости. Ведь кругом в лесах еще много немцев было.
В Мире действительно сложилась опасная для полка ситуация. Перелетели мы сюда днем, а ночью мимо аэродрома еще проходили отступающие немецкие части. Они не знали, что отступать-то им уже некуда - советские войска шли впереди их. Хорошо, что мы не работали в ту ночь, сидели тихо - бомбы не успели подвезти. А то неизвестно, чем кончилась бы для нас такая прыть.
Рассказали кое-что о своем полку. Пусть и в Мире знают про 46-й гвардейский!
Старушка, видно, спешит куда-то. Она взялась за сумку, которую при встрече с нами поставила на землю. Не будем задерживать.
Оглядываем еще раз бывшую нашу 'точку' - отсюда хорошо видно большое поле - и, попрощавшись, садимся в машину.
В пути Руфа припомнила один случай из 'мирского' периода. Здесь была захвачена в плен группа немцев, среди которых затесался власовец. Он упорно сопротивлялся. Когда же пленных привели в штаб нашей авиадивизии, предатель стал ползать на коленях, умоляя сохранить ему жизнь. Гадко было смотреть, как он пытался охватить ноги полковника Покоевого, командира дивизии, как все его тело дрожало в животном страхе перед неизбежной карой. Полковник с омерзением отстранялся, а рука невольно тянулась к пистолету - Покоевой недавно узнал, что власовцы замучили его родителей. 'Ведите его на допрос', - поспешил приказать он.
Невеселый рассказ навел на некоторые размышления. Почему одни люди умирают мужественно, иные я бы сказала даже красиво, так, что их смерть дает другим новые силы для жизни, а иные делают последние шаги на четвереньках, жалобно скулят и теряют на краю гибели последние крохи человеческого? Причина, вероятно, не столько в твердости или слабости характера, сколько в целя борьбы. Не сможет, мне кажется, умереть человек с достоинством, если он вступил в борьбу с низменной, корыстной целью, если он не шибко верит в правоту своей борьбы. У него, думается, перед угрозой гибели должна всплыть и затмить все на свете одна мысль: 'Моя жизнь мне дороже всего'. И он пытается спасти ее любой ценой, чаще всего ценой отвратительных унижений.
