На обратном пути в селе Валевка задержались около группы рабочих, ремонтировавших дорогу. Поделились с ними своей бедой, спросили, не знают ли они еще одних Новосад на Немане. Чтобы не вызывать никаких сомнений нашими расспросами, коротко рассказали, кто мы, и подтвердили свои личности документами. Мужчины - здесь были и пожилые, с бородами, и молодые парни очень заинтересовались нашим рассказом. Видно было, что они от души хотели помочь нам. Старательно перебирали в памяти названия всех известных им в этой округе деревень, спорили между собой. Но что поделаешь, если нет здесь больше Новосад!
- Я видел девушек-летчиц во время войны, - говорит вдруг один из рабочих. - Здесь, в Белоруссии, летом сорок четвертого года.
Со вновь вспыхнувшей надеждой обращаемся к нему. Туркевич Александр Михайлович был партизаном. Без каких-либо наводящих вопросов он охотно выложил нам все, что запечатлелось ему о той короткой встрече с женским авиационным полком. Его особенно поразило, как маленькие двукрылые самолетики, легко коснувшись земли, почти сразу же останавливались и 'подъезжали' прямо к домам, становились хвостом к забору.
- Вы хоть и мужскую форму носили, но она очень ловко сидела на вас. Только сапоги великоваты были, - припомнил Александр Михайлович даже такой штрих.
- Но где это было? В каком месте вы с нами встречались?
- Не помню... - разводит руками бывший партизан. - Двадцать лет ведь прошло.
Потом, спохватившись, говорит:
- Вы поезжайте в Кореличи, отыщите там в горпоссовете Железняковича Павла Арсеньевича. Он в войну был комиссаром партизанского отряда. Может быть, подскажет вам.
Пыльная 'Волга' опять остановилась у здания Кореличского местного Совета. Постучались в единственную незапертую дверь.
- Пожалуйста, войдите!
Навстречу нам из-за стола поднялся высокий, крепко сложенный человек. На груди целый ряд орденских ленточек. Мужчину еще не хочется назвать пожилым, и в то же время чувствуется по каким-то неуловимым признакам, что 1917 год застал егр не в люльке.
- Вы Железнякович? - почему-то догадываемся мы.
- Он самый, - протягивая руку, отвечает Павел Арсеньевич.
Внимательно выслушав рассказ о поиске Новосад, Железнякович на минуту задумался. Потом не спеша, но убежденно произнес:
- Тут какое-то недоразумение. Либо вы ищете не в том районе, либо село называется иначе.
Мы окончательно пали духом. Да-а... Надоело, видно, удаче ездить с нами. Бросила на произвол судьбы...
Впрочем, можно ли в данном случае говорить о произволе этой не всегда милостивой особы? Ведь если бы мы не потеряли Новосад, то не нашли бы Железняковича. Знакомство же с ним вознаградило нас за потерю.
Павел Арсеньевич Железнякович - коренной житель здешних мест. Примечательно, что своей биографией он будто намеренно обобщил наиболее характерные и лучшие качества белорусского народа. С такими людьми нередко встречаешься на страницах книг, на экранах кино. 'Типичный образ', - говорят о них. И все-таки, когда случайно вдруг сталкиваешься с ними в жизни, ощущаешь их рукопожатие, слушаешь их, то почему-то всегда немного удивляешься: 'И в самом деле есть такие?'
До 1939 года Железнякович успел отсидеть 13 лет в тюрьмах панской Польши, как 'особо опасный политический преступник', осужденный на пожизненное заключение. Революционную теорию начал изучать еще 15-летним подростком с романа Горького 'Мать', а потом доучивался в тюрьмах на 'Капитале' Маркса, Осенью 1939 года польское правительство, убегая от надвигающейся немецкой фашистской армии, забыло прихватить с собой ключи от Равицкой тюрьмы. Друзья открыли дверь камеры - последней тюремной камеры в жизни Павла Железняковича.
Потом был незабываемый, счастливый день в его жизни - встреча с советскими людьми на Буге, с солдатами Красной Армии. И как чудесный сон, в который трудно поверить, - возвращение в родное село Еремичи на Немане. После неожиданного отдыха в постели для больного (расплата за тюремный холод и голод) Железнякович как одержимый уходит в работу. Западная Беларусь начинала жить по-новому. Крестьяне создавали первые колхозы, распахивали панские земли, строили дома, школы. В начале лета 1941 года секретарю Мирского райисполкома Павлу Арсеньевичу Железняковичу хлопот поприбавилось ожидался хороший урожай, нужно было подготовиться к уборке. Но военная буря уничтожила урожай на корню, а Железняковича отбросила в глубь страны, в Орск, где строились новые корпуса для эвакуированного с запада завода. Хотя Павел Арсеньевич понимал, что он не лишний и в тылу, все же душой рвался туда, где мужчинам дают в руки автомат, а не лопату. Не раз слал просьбы в Москву. В мае 1942 года получил наконец телеграмму: 'Явиться в распоряжение ЦК Компартии Белоруссии'.
Сначала была учеба. Из спецшколы Железнякович вышел инструктором подрывного дела. А потом тайными партизанскими тропами пришел в свой родной Неманский край. Пропуском ему служил автомат, на котором была выбита цифра '1942'. Был вначале рядовым минером, подрывал железные дороги. В партизанский отряд народу прибывало, Железнякович стал учить молодежь.
Движение народных мстителей ширилось н крепло. На юге Налибоцкой пущи, в которой находился штаб соединения, пользовался известностью отряд 'дяди Володи'. Какой же большой радостью было узнать в 'дяде Володе' своего земляка, друга по подпольной юности, с которым вместе сидели в Равицкой тюрьме, - Владимира Зеноновича Царюка! Пути друзей сошлись на партизанских стежках и уж больше не расходились. Когда Советская Армия подошла к Неману, из лесов на соединение с ней вышло 33 тысячи партизан. Среди них был и комиссар партизанского отряда '1-й Комсомольский' Павел Арсеньевич Железнякович.
- Припоминается мне случай, - рассказывает Железнякович, - вели мы как-то большую колонну пленных. Вдруг над нами 'кукурузник' появился. Кружится, кружится, изучающе будто. Потом слышим женский голос:
'Кто ведет? Партизаны?' - 'Да, да, - отвечаем, - партизаны!' Успокоилась, полетела дальше.
В тот период мы много летали на разведку. Помогали устанавливать места скопления 'блуждающих' немцев. Иногда они огрызались, стреляли из автоматов. К счастью, наш полк не понес тогда ни одной потери, а вот связной самолет дивизии прилетел однажды с убитым офицером во второй кабине.
- Еще в тылу врага нам приходилось иногда слышать по радио иди узнавать из других источников о женщинах-летчицах, которые громят немецких фашистов, - продолжает разговор Железнякович. - И знаете, как это поднимало дух партизан, как мобилизующе действовало на всех? Лучше иных речей и докладов.
Потом, заглянув в какую-то тетрадь, Павел Арсеньевич говорит:
- Вот, если желаете, я познакомлю вас с некоторыми официальными цифрами, публикуемыми в связи с 20-летием освобождения Белоруссии. В тылу врага было создано 1108 партизанских отрядов, объединенных в 199 бригад. В них насчитывалось 370 тысяч бойцов.
Железнякович называл цифры, одна разительнее другой. А мне думалось: 'О, Беларусь! Великий партизанский край! Сколько мужественных и преданных людей дала ты Родине в лихую годину!
Горжусь, что к этим цифрам могу прибавить еще две, правда, более скромные: участвуя в операциях по освобождению белорусской земли, 46-й гвардейский авиаполк сделал 1753 боевых вылета, сбросил на фашистскую армию 350 тысяч килограммов бомб'.
Какой бы ни была приятной встреча, прощанье неизбежно. Павел Арсеньевич заносит к себе в тетрадь наши адреса, а я записываю его: Кореличи Гродненской области, ул. Партизанская, 9. Про себя подумала еще раз: как все типично и, можно сказать, символично у этого человека - и фамилия, и даже название улицы, на которой он живет, бывший партизан Железнякович!
Едем в Новоельню. Что делать, приходится смириться с появлением первого белого пятна на нашей карте - Новосад.
Эх, взлететь бы сейчас на ПО-2 и осмотреть бы весь этот район! Да и вообще - покружиться, покувыркаться в воздухе. Уверена, что, несмотря на большой перерыв в летной работе, смогла бы поднять и посадить самолет. А как иногда тянет в небо! Уж, видать, такая это необыкновенная стихия - пятый
