под вечер приехали в Озерцы. Все наши дети были живы-здоровы. Отпраздновали благополучный приезд и встречу с родителями. Дед, очевидно под впечатлением наших разговоров, тоже пустился в воспоминания. У него, конечно же, есть что рассказать о годах войны. Ребята лежали на печи, одни головы были видны, подпертые руками, и блестящие глаза - слушали деда, его партизанские 'байки'.
Руфа читала письмо от матери из Чкаловска. По лицу было видно, что она удивлена и встревожена.
- Что пишет Зоя Петровна? - спросила я.
- Представляешь, совсем недавно поднялась после инфаркта и уже опять продолжает репетиции в Доме культуры!
- И на каких же она ролях?
- Сейчас Кабаниху в 'Грозе' готовит.
...Какие только роли не приходилось играть Зое Петровне! Не на сцене, а в жизни. Семнадцати лет осталась старшей среди шести осиротевших своих братьев и сестер. Потом стала женой, матерью и одновременно студенткой мединститута, отличницей. Но здоровье не выдержало - попала надолго в больницу. Выжила благодаря воле к жизни. Начала работать учительницей в сельской школе. Довелось быть и воспитательницей в трудовой колонии для беспризорных. Немало опасных моментов пришлось пережить, прежде чем колонисты полюбили энергичную, бесстрашную 'тетю Зою'. Жизнь будто нарочно придумывала для Зои Петровны всякие осложнения, иногда бросала ей сразу целую пригоршню бед. Но та только крепче сжимала в кулак свою волю и убеждала себя: 'Не падай духом. Не унывай. Действуй!' К пятидесяти годам успела уже и внучат вынянчить. Потом уехала к себе на родину. Заскучала там после шумной и хлопотной московской жизни. Постепенно увлеклась самодеятельностью и вот теперь играет на сцене Дома культуры в Чкаловске.
Руфина убежденно говорит всегда, что характером она не в мать удалась. Но мне кажется, что тут Руфа ошибается.
Вчера же, на большом семейном совете решили; за примерное поведение и разумную инициативу в оказании помощи по хозяйству, старших сыновей - Володю и Толю - взять в дальнейшую поездку. Пусть посмотрят, послушают, запомнят. Очень полезно для 16-летних парней.
Собирались сегодня в дорогу что-то очень долго и лишь в три часа выехали. Держим путь на Минск.
Двадцать лет назад наши наступающие войска образовали под Минском огромный 'котел'.
За пять дней (с 29 июня по 3 июля) была блестяще осуществлена операция по окружению основных сил 4-й немецко-фашистской армии, оборонявшейся на Могилевском направлении. Силами двух фронтов (1-го и 3-го Белорусского) были созданы железные клещи, которые сомкнулись на западной окраине города Минска, 'откусив' от фашистской армии 100 тысяч человек. Наш 2-й Белорусский фронт шел на противника в 'лоб', поджимая его к Минску.
ПО-2 активно помогали пробивать брешь перед началом операции. А потом полку пришлось перепрыгивать через весь 'котел'. Робцы, Затишье, Красный Бор, Логи, Рассвет... - мы проскочили эти пункты дней за десять. Садились там все больше около леса. Сейчас не отыскать тех площадок... Но сколько же неожиданных ситуаций было, и тревожных и просто смешных!
- Перелетели мы как-то уже под вечер на зеленую лужайку, - рассказываю я, - С одной стороны - лес, с другой - дорога проходит. БАО не успел еще подъехать сюда, и мы пошли в лес на подножный корм, ягоды есть. Ходим по лесу, аукаем. Вдруг слышим команду: 'К самолетам!' Выбежали, смотрим... У меня мурашки по спине забегали - по дороге ползут танки с белыми крестами. Немцы! 'Сейчас они развернутся к нашим самолетам и раздавят их, как щепки!' - пронеслось в голове, наверно, у каждой летчицы. И все-таки бежим, может быть успеем взлететь. А железная колонна медленно приближается, грохочут и визжат гусеницы... Почему немцы не поворачивают? Неужели они слепые, не видят наших камуфлированных стрекоз? Но вот у передней машины открывается люк... Мы замерли. Оттуда показывается человек и... приветственно машет нам пилоткой. Наши?! Машут уже из второго, из третьего танка. Мы тоже изображаем радость, но получается не совсем искренне. Все еще не верится, что тревога была ложной. Успокоились только тогда, когда башня последней машины скрылась из виду.
- И я вспомнила про одну ложную тревогу, - смеется Руфа. - Тоже где-то в минском 'котле' было. Самолеты наши стояли на опушке леса. Так вот, утром один старичок из БАО пошел в лес заготовить дров для кухни. Рубит себе потихоньку и песенку мурлычит. К нему сзади неслышно подкрался другой дядька из батальона, шутник такой, и крикнул хрипло: 'Хенде хох!' Дровосек даже не оглянулся, бросил топор и с криком: 'Немцы!' - примчался в полк. Поднял тревогу. Нас разбудили (мы спали после боевой ночи), приказали бежать к самолетам. Ждем команду на взлет. А к этому времени 'немец' вернулся из леса и начал расписывать, как он разыграл старика. Тревоге дали отбой.
Ребята хохочут.
- Но что досаднее всего, - продолжает Руфа, - в суматохе кто-то из рабочих поспешил вылить на землю тесто, приготовленное для оладьев на обед, и погрузить пустую кастрюлю на машину. Посуда была большой ценностью в то время, ее тоже спасали в первую очередь. Потом мы в обед шутили: 'За вторым блюдом идите вон к той сосне, там оладьи пекутся на солнышке'.
- Не война, а сплошные веселые приключения, - завидуют сыновья.
- Ишь, как поняли! - удивленно вскидывает бровь Руфина. - Рая, покажи-ка им летную книжку. Что мы делали в Белоруссии?
Достаю, листаю. Ищу июнь - июль 1944 года.
- Ну вот, смотрите. Бомбили войска противника в пункте Перелоги, потом по дороге Шклов - Черноручь. Били переправу на Днепре севернее Могилева. Сбрасывали бомбы по отступающим войскам на дорогах у Погоста, Белыничей, Копысь, Березина, Ольховки... Хватит? Пробили себе бомбами стокилометровый путь от Днепра до реки Березина. И это только в течение десяти дней - с 22 июня по 1 июля.
- А как подтверждалось ваше бомбометание? - хитро улыбаясь, спрашивают ребята. - Ведь у вас на самолетах не было фотоаппаратов. Ночью-то можно куда угодно швырнуть бомбы.
Такого рода вопросы нам задавали уже не раз, и не дети, а взрослые люди. Объяснение же здесь довольно простое. Наши экипажи вылетали один за другим с интервалом обычно в три-четыре минуты. Подходя к цели, мы со штурманом уже видели чьи-то разрывы. При докладе сообщалось точное время как своего бомбометания, так и наблюдаемого нами взрыва. Идущий за нами самолет также фиксировал наш удар. Начальнику штаба оставалось только сравнивать эти минуты и проставлять соответствующие фамилии.
- В летной книжке это выглядело так. Вот смотрите:
'Бомбили дорогу Белыничи - Погост. Наблюдался один сильный взрыв и пожар. Подтверждает Себрова'. Дальше: 'Разрывы подтверждает Макарова', 'Взрыв подтверждает Дудина', 'Подтверждает Серебрякова', 'Подтверждает Юшина'... Так что, дорогие мои, тут не швырнешь куда попало. Кстати, ночью взрывы виднее, чем днем, и, куда бы ты ни бросил бомбы, вспышку обязательно кто-то зафиксирует. Главным же контролером в нашей боевой работе - и самым строгим - была собственная совесть. Кажется, убедила. Вопросов больше нет. Мальчишки интересуются маршрутом нашего пути.
- Сегодня заночуем в Минске, у дяди Вани, - отвечаем. - Завтра побываем в Мире, Новосадах, Новоельне и, пожалуй, доедем до Гродно. А там...
- А там и Брест недалеко, - замечают они будто мимоходом.
Но мы знаем, что Брест для них - основная цель путешествия. Что ж, посмотрим, как получится со временем. Нужно бы, конечно, побывать в крепости. Прочесть книгу - хорошо, а посмотреть своими глазами - еще лучше. Тем более юношам.
Въезжаем в город Борисов. Нельзя не остановиться у танка-памятника, поднятого на высокий гранитный пьедестал.
'Экипажу танка
Героям Советского Союза гв. лейтенанту Раку,
гв. ст. сержанту А. А. Петряеву
и гв. сержанту А. И. Данилову,
погибшим в боях с немецко-фашистскими захватчиками 30 июня 1944 года при освобождении г. Борисова'.
Борисовцы высоко чтут память погибших героев- освободителей, золотом пишут их имена. Мне пришла на память одна мысль, высказанная Женей Рудневой (кажется, в связи с гибелью наших подруг в Пашковской): 'Кончится война, и над их могилами люди
