— Вы правы, герцог, — холодно отвечал Кок-Эрон, — я подожду.
Приехали кареты, за которыми посылали, и все молча отправились в Париж.
— Ну, наконец, — сказал Эктор, когда они вошли в комнату графа, — вы расскажете мне все, я надеюсь!
— Откровенно признаться, вам нечему радоваться, — ответил Поль.
— Стало быть. то, что вы мне скажете, — ужасно?
— Пусть говорит Кок-Эрон, раз уж вызвался, — вмешался Рипарфон.
— Пожалуй! — буркнул старый воин.
Кок-Эрон с сердитым видом отстегнул шпагу, бросил плащ, и став против Эктора, произнес:
— Во-первых, маркиз, надо, чтобы вы знали, как вы должны быть благодарны этим господам.
— Начинай с главного и оставь свою благодарность в покое, — заметил Поль.
— Всякий говорит, как ему нравится, и я расскажу по-своему! Либо говорите вы.
— Да говори же!
— Продолжаю. Господин Рипарфон, который не говорит ни слова, тоже дрался. Эта тройная дуэль началась вчера вечером в саду. Два дворянина разговаривали на берегу пруда. Ваши друзья шли мимо, они слышали, что произнесли ваше имя, и остановились. Я был с ними. Разговор продолжался. Я готов был броситься на говоривших, но герцог удержал меня. «-Еще не время,» — сказал он. Наконец мсье де Фуркево бросился к собеседникам: «-Вы лжете,» — вскричал он. Тот и другой отступили. Граф держал руку на эфесе своей шпаги. Они уже вынули свои, когда вмешался герцог. «— Граф де Фуркево, мой приятель, прав, — сказал он. — Вас двое, нас тоже двое, но здесь не место для объяснений, и мы будем драться днем, если вам угодно.» Условились о времени и месте, и разошлись. Я был взбешен. Слышать то, что я слышал, и спокойно лечь спать! На рассвете мы отправились в глухую часть леса, меж двух холмов, где караульные проходят не чаще раза в год. Те лгуны вскоре к нам присоединились. Лакей, бывший с дворянином помоложе, начал отпускать шуточки. «— Эй, приятель, замолчи, — сказал я ему, — или я тебе переломаю ребра.» Он не слушался. Наши господа уже принялись за дело. Я выдернул шпагу и принудил шутника сделать то же, и миг спустя ранил его в горло. Его товарищ, человек с характером, хотел за него отомстить. Я убил его на месте. Тут я услышал громкий стон. Это противник Фуркево качался, прижимая руку к груди. Кровь струилась через его пальцы. «— Ей-Богу, поделом,» — сказал я. Что касается господина Рипарфона, тот опустил шпагу. Перед ним стоял его противник, обезоруженный, пристыженный и безмолвный. В общем итоге — двое убитых и двое раненых. Но низкие клеветники ничего больше не скажут.
— Это прекрасно, — возразил Эктор, — но что говорили эти дворяне?
— Отравитель? — воскликнул Эктор, вскочив с места.
— И что вы отравили его высочество наследника.
Эктор испустил вопль.
— Так и сказали?
— Да, — ответили его друзья.
— И они ещё живы! Их имена, чтобы я мог их убить!
— Они уже наказаны…Впрочем, мы поклялись молчать, — сказал Рипарфон.
Мертвенная бледность разлилась по лицу Эктора. Он упал в кресло и обхватил голову руками.
Но тут прибыл гонец и доложил, что герцог Орлеанский повсюду спрашивает Рипарфона, желая его видеть.
— Сейчас буду, — сказал герцог. — Если рана вас не очень беспокоит, поедем, Фуркево, и вы тоже, Эктор. Я предвижу, в чем дело, и думаю, что вы будете нелишними.
— Ага, — сказал Поль, — вы, стало быть, не забыли, что имя его светлости так часто поминалось вместе с именем Эктора?
Прибыв в Пале-Рояль, трое молодых людей нашли герцога Орлеанского, молча вышагивающего по кабинету. Его выразительное лицо носило на себе следы сильного огорчения и негодования.
— А, вот и вы, мсье, — сказал он при виде Рипарфона. — Да вы не один. Тем лучше. Добро пожаловать, господа. Мы все достаточно знакомы и можем говорить откровенно. Знаете, господа, что здесь произошло? — продолжал он, терзая пальцами кружево своей сорочки. — Вещь любопытная, даю честное слово! Вы молчите? Хорошо, я вам скажу, я сам. Меня, Бурбона, внука Анны Австрийской и короля Людовика XIII, главу младшей линии, обвиняют в отравлении.
— И вас тоже? — воскликнул Эктор.
— А, так я не один? — отозвался принц, — вас, Шавайе, тоже обвиняют?
— Друзья, дравшиеся за меня, кое-что знают на этот счет.
— Итак, самая низкая клевета чернит самых благородных, самых храбрых! О, вам, господа, тоже не избежать её, — прибавил принц, обращаясь к Фуркево и Рипарфону, — ваши отношения со мной слишком дружеские, чтобы вас пощадили.
— По крайней мере, мы будем в хорошем обществе, — улыбнулся Поль.
— Вы так воспринимаете дело, милый граф! Вы с удовольствием слушаете самые трагические истории! Вы смеетесь!
— Ваша светлость, я смеюсь…Да разве вы не видите, что дай я волю моему гневу, поджег бы Версаль?
