Эктор остановился на пороге; шум его шагов заглушали складки драпировки и ковер на полу.
Взглянув в зеркало, Эктор узнал лакея, уже виденного им однажды в кабинете наследника в Марли, в тот день, когда он искал ящик с испанским табаком.
Эта случайность его поразила. В голове его мелькнуло странное подозрение.
Шкатулки опоражнивались одна за другой, вверяя свои тайны жадному вниманию лакея. Просматривая бумаги, он клал их на прежнее место и переходил к другим. Оставался лишь один ящик. Он нажал замок и отворил его.
В руки ему попался запечатанный пакет, лакей прочел надпись, проворно разорвал конверт, жадно пробежал глазами содержавшиеся в нем бумаги и вскричал вполголоса:
— Наконец-то!
Тут Эктор шевельнулся, и лакей поднял глаза. Взгляды их встретились в зеркале. Лакей побледнел и быстро бросил бумаги в огонь, пылавший в камине.
— Негодяй! — вскричал Эктор, устремившись к нему.
Но быстрее кошки лакей бросился в противоположный конец кабинета. Парик сполз с головы, открыв бледное чело шевалье.
Это было подобно кошмарному видению.
Эктор выхватил шпагу и прыгнул, как тигр. Но шевалье открыл дверь, скрытую в стене, и бросился бежать.
— Поздно! — вскричал он.
Эктор с разгону ударился лбом о захлопнувшуюся дверь.
Схватив обеими руками золоченые рамы, он изо все сил их рванул. Дверь немного подалась, но не отворилась. Эктор провел трепещущей рукой по лбу и прислушался. Ни малейшего звука не долетало из коридора.
Он хотел было поднять тяжелое кресло, чтобы ударить им в дверь, но остановился.
— Поздно! Поздно! — сказал он глухим голосом.
Это было предсказание цыганки, и через семь лет оно вновь поражало его слух.
Эктор обратил глаза к камину. Последние листы бумаги догорали. Он вынул лоскуток, наполовину уничтоженный пламенем, на котором ещё виднелись некоторые буквы. То было имя Блетарена, написанное рукой наследника.
Вздох вырвался из груди Эктора. Черный пепел полетел вокруг него, гонимый дыханием.
— Бедная Кристина! — сказал он, пряча на груди остатки бумаги.
Немного пепла, немного дыма — вот все, что осталось от его надежд.
— Поздно, поздно, — невольно прошептал Эктор.
Наконец он встал, бледный, но решившийся.
— Теперь к королю, — сказал он себе.
И вышел.
ГЛАВА 47. МОНАХИ — ФРАНЦИСКАНЦЫ ИЗ БЛУА
Эктор подошел к королю в ту минуту, когда Людовик XIV выходил от мадам Ментенон.
— Вам нужно говорить со мной, мсье? — спросил король.
— Да, ваше величество, — отвечал Эктор, — дело идет о моей жизни и моей чести. Я пришел просить моего короля спасти их.
Король любил, чтобы признавали его могущество. К тому же он сохранил от своей первой беседы с Эктором хорошее о нем воспоминание.
— Следуйте за мной, — отвечал король, входя в свой кабинет.
— Монсиньор, — сказал Эктор, преклонив колени, — позволит ли мне ваше величество воскресить ужасное воспоминание?
— Воспоминание, мсье? Какое?
— То, которое мне следовало забыть: воспоминание о разговоре, случайно слышанном мной в одном из постоялых дворов Фландрии.
Людовик XIV слегка ударил по ковру концом своей трости.
— Вы пробуждаете воспоминания, всегда живущие во мне, когда я желал бы их забыть, — сказал он. — Зачем напоминать мне эти низости?
— Потому, что дело идет о чести дворянина, а честь дворянина — ваша собственная, ваше величество!
— Говорите, мсье, я вас слушаю. — Эктор поднялся, а король сел в кресло, скрестив ноги, оперевшись руками на трость и глядя на Эктора в упор.
— Монсиньор, — сказал Эктор, — было совершено ужасное преступление: внук вашего величества, его высочество наследник умер от яда.
— Что вы посмели сказать, мсье? — вскричал король, приподнимаясь с кресла.
