медленно, и она, может быть, не станет тебя догонять. Иди очень медленно, волшебник.
Так они уходили вместе сквозь ночь, шаг за шагом — высокий человек в черном и рогатый белый зверь. Волшебник, насколько осмеливался, теснее прижимался к свету единорога, ибо за кругом этого света крались голодные тени, тени тех звуков, что доносились оттуда, где гарпия крушила то немногое, что еще оставалось от Полночного Карнавала. Но еще долго после того, как эти звуки замерли, за ними, навстречу утренней заре на чужой и странной дороге, следовал другой звук — крохотный, сухой плач паучихи.
IV
Волшебник, как новорожденное дитя, долго плакал, прежде, чем смог, наконец, прошептать:
— Бедная старуха…
Единорог ничего на это не сказала. Шмендрик поднял голову и странно посмотрел на нее. Начинался серый утренний дождик, и единорог сияла в нем, словно дельфин.
— Нет, — произнесла она в ответ на взгляд человека. — Я никогда не смогу об этом пожалеть.
Волшебник молчал, скорчившись под дождем у дороги и кутаясь в свой насквозь промокший плащ, пока сам не стал напоминать сломанный черный зонтик. Единорог ждала, чувствуя, как дни ее жизни вместе с дождем опадают вокруг.
— Я умею печалиться, — как утешение предложила она, — но это не одно и то же.
Когда Шмендрик вновь поднял глаза, ему удалось придать лицу подобающее выражение, но оно все равно никак ему не давалось и постоянно куда–то ускользало.
— Куда ты теперь пойдешь? — спросил он. — Куда ты шла, когда она тебя поймала?
— Я искала свой народ, — ответила единорог. — Ты их не видел, волшебник? Они дики и белы, как море, — как и я.
Шмендрик сурово покачал головой:
— Я никогда в жизни не видел никого, похожего на тебя, — когда бодрствовал, по крайней мере. Давно, когда я еще был мальчишкой, считалось, что несколько единорогов по–прежнему живы, но я знал только одного человека, который единорога действительно видел. Они все ушли, и в этом нет сомнения, леди, — все, кроме тебя. Когда ты проходишь, эхо твоих шагов разносится там, где раньше были они все.
— Нет, — ответила единорог, — это не так, ибо их видели другие. — Ее обрадовало, что единороги существовали еще относительно недавно — когда волшебник был ребенком. — Мотылек рассказывал мне про Красного Быка, а ведьма говорила о Короле Хаггарде. Поэтому я иду туда, где они есть, где бы они ни были, чтобы узнать все, что знают они. Ты можешь сказать мне, где правит Хаггард?
Выражение лица почти совсем оставило волшебника, но он ухитрился поймать его за кончик и начал очень медленно улыбаться, точно его рот стал железным. Через некоторое время он окончательно согнул его в должную форму, но это была все–таки железная улыбка.
— Я могу прочесть тебе стихи, — произнес он. —
— Значит, я пойму, когда доберусь туда, — сказала единорог, думая, что он смеется над нею. — А ты знаешь какие–нибудь стихи про Красного Быка?
— Таких не существует, — ответил Шмендрик. Он поднялся на ноги, бледный и улыбающийся. — О Короле Хаггарде я знаю только то, что слышал. Он — старый человек, скаредный, как конец ноября. Он правит бесплодной страной у моря. Некоторые говорят, что когда–то та земля была зеленой и мягкой, но пришел Хаггард, коснулся ее, и она увяла. У крестьян есть даже такая поговорка про поле, погибшее от пожара, саранчи или суховея: «загублено, как сердце Хаггарда». Еще люди говорят, что в его замке нет ни света, ни огней, что он посылает своих слуг красть цыплят, простыни и пироги с подоконников. Рассказывают, что смеялся Король Хаггард в последний раз, когда…
Единорог топнула ногой. Шмендрик сказал:
— Что же до Красного Быка, то я знаю меньше, чем слышал, ибо я слышал огромное множество историй, и все они противоречат одна другой. Бык реален. Бык — призрак. Бык — это сам Хаггард, когда заходит солнце. Бык жил в той земле еще до прихода Хаггарда, или пришел вместе с ним, или пришел к нему. Он защищает его от набегов и революций, он сберегает Хаггарду деньги на вооружение армии. Он держит Короля пленником в его же собственном замке. Он дьявол, которому Хаггард продал душу. Чтобы владеть им, Хаггард продал душу. Бык принадлежит Хаггарду. Хаггард принадлежит Быку.
Единорог ощутила дрожь уверенности, пробежавшую сквозь все ее тело, расширяясь волнами дальше и дальше от сердца, как круги по воде. У нее в голове снова зудел мотылек: «Они прошли по всем дорогам очень давно, и вслед за ними бежал Красный Бык и затаптывал их следы». Она видела, как ревущим ветром уносит прочь белые тени, как сотрясаются желтые рога.
— Я пойду туда, — сказала она. — Волшебник, я должна сделать для тебя какое–нибудь благое дело, ибо ты выпустил меня на свободу. Что ты потребуешь от меня прежде, чем я тебя покину?
Продолговатые глаза Шмендрика поблескивали, словно листва на солнышке:
— Возьми меня с собой.
Единорог, холодно пританцовывая, отодвинулась чуть дальше и ничего не ответила. Волшебник сказал:
— Я могу принести пользу. Я знаю дорогу в страну Хаггарда, я знаю языки тех земель, что лежат между этими местами и теми. — Единорог, казалось, уже готова была вовсе раствориться в липком тумане, и Шмендрик поспешил продолжить: — Кроме того, ни одному скитальцу никогда не бывало хуже от компании колдуна — и даже единорогам. Вспомни историю о великом колдуне Никосе. Однажды в лесах он узрел единорога, который спал, положив голову на колени хихикавшей девице, а в это время к нему подбирались трое охотников с натянутыми луками, чтобы убить его и добыть рог. У Никоса был всего лишь какой–то миг на раздумье. Словом и взмахом он обратил единорога в красивого молодого человека, который проснулся и, завидев лучников, раскрывших в изумлении рты, бросился на них и всех убил. Его меч был витым и заострялся к концу, а когда охотники были мертвы, молодой человек растоптал их тела.
— А девушка? — спросила единорог. — Девушку он тоже убил?
— Нет, он на ней женился. Он говорил, что она — всего лишь дитя, не ведающее цели, сердитое на свою семью, и все, что нужен ей был на самом деле всего лишь хороший муж. Он им и стал — с того раза и навсегда, ибо даже Никос не смог вернуть ему первоначальное обличье. Он умер старым и уважаемым — объевшись фиалок, как говорили некоторые: он никогда не мог наесться фиалок. Детей у них не было.
История замерла где–то в дыхании единорога.
— Колдун не оказал ему никакой услуги, он нанес ему большой вред, — тихо сказала она. — Как
