если бы девушка не уронила стакан, то не было бы и Питера Фригейта. Не было бы личности, носившей это имя. Могло случиться и так, что отец проспал бы пьяным сном ту ночь в поезде или, несмотря на его старания, зачатия не произошло. В любом случае Питер не появился бы на свет.
Но случилось так, что один сперматозоид — один из трехсот миллионов — сумел опередить другие на пути к яйцеклетке. Да, побеждает сильнейший, думал в утешение Фригейт.
Ниточка воспоминаний раскручивалась дальше; перед ним проплывали лица сестры и братьев. Они умерли, ничего не оставив после себя. Пустая порода, шлак, плоть без духа. Нес ли в себе тот сперматозоид будущий дар воображения и писательского таланта? Или это было заложено в яйцеклетке? Возможно, лишь их комбинация образовала нужные гены? Его братья не были творческими людьми. У сестры воображение, несомненно, присутствовало, но в пассивной форме. Она любила фантастические романы, но склонностью к творчеству, к писательству не обладала. Что сделало их столь различными?
Этого не объяснить влиянием среды, все они находились в одинаковых условиях. Отец покупал книги в красных обложках под кожу. В детстве у них была домашняя библиотека из дешевых изданий (вспомнить бы, как они назывались?). Но книги не интересовали младших. Они не увлекались приключениями Шерлока Холмса, не сочувствовали несчастному чудовищу из «Франкенштейна», не сражались под стенами Трои вместе с Ахиллесом, не отправлялись с Одиссеем в его долгий путь к Итаке, не спускались в ледяные глубины в поисках Грендола с Беовульфом, не путешествовали с машиной времени Уэллса, не посещали таинственные звезды Олива Шнейдера, не прятались от ирокезов в компании Натти Бумпо. Они прошли мимо «Странствий пилигрима», «Тома Сойера» и «Гекльберри Финна», «Острова сокровищ», сказок «Тысячи и одной ночи», «Путешествия Гулливера». Они не рылись на полках домашней библиотеки, где он открыл для себя Фрэнка Баума, Ганса Андерсена, Эндрю Ланга, Джека Лондона, Конан Дойла, Эдгара Райса Берроуза, Редьярда Киплинга, Райдера Хаггарда. Не забыть ему и менее славных: Ирвинга Грампа, Дж. Хенти, Роя Роквуда, Оливера Кервуда, Дж. Фарнола, Роберта Сервиса, Энтони Хопа и Хайатта Верилла. В пантеоне его воспоминаний неандерталец Ог и Рудольф Рессендайл навсегда останутся рядом с Тарзаном, Джоном Картером из Барнума, Одиссеем, Челленджером, Джимом Хокинсом, Алланом Квотермейном и Умслапогасом.
Сейчас Питер плыл на одном судне с человеком, который являлся прообразом фантастического Умслапогаса; он служил матросом у создателя Бэка и Белого Клыка, Волка Ларсена и Смока Белью; он ежедневно запросто болтал с кумиром своего детства, несравненным искателем приключений — и в фильмах, и в жизни. Добавить бы к ним еще и Конан Дойла, и Твена, и Сервантеса… и, конечно, Бартона. Особенно Бартона! Однако судно легко перегрузить. Будь доволен и этим! Но человеку никогда не хватает того, что он имеет.
Как же его сюда занесло? О, да! Простая случайность — синоним судьбы.
В отличие от Марка Твена, он не верил, что все события жизни детерминированы, определены раз и навсегда. «С того момента, когда первый атом Великой Пустоты космоса столкнулся с другим атомом, — наши судьбы предопределены». Твен сказал нечто подобное — кажется, в своем довольно пессимистическом произведении «Что есть человек?» Этой философией он прикрывал грех бегства от действительности. Он прятался за ней, как цапля, сунувшая голову в кусты.
Фригейт не разделял и мнение Курта Воннегута — этого Марка Твена двадцатого века — утверждавшего примат химических реакций организма в человеческой судьбе. Творец — не Великий автомеханик и не Божественный игрок в бильярд. Впрочем, о Боге стоит говорить, если Он действительно существует, в чем Фригейт часто сомневался.
Но если Бога нет, то тогда все определяет собственная воля. Правда, это ограниченная сила, зависящая от случайных обстоятельств, болезней мозга, воздействия лекарств, лоботомии. Но человеческое существо — не протеиновый робот, который не способен изменить свое мышление.
Мы рождаемся с самыми различными сочетаниями генов. Они определяют развитие нашего ума, способностей, реакций, короче говоря — наш характер. А как говаривал старик Гераклит — характер создает судьбу. Любая личность способна на самопреобразование. Скрытые в нас силы позволяют заявить: «Я этого делать не стану!» Или — «Никто меня не остановит!» Или — «Я был теленком, а стал свирепым тигром!».
Наша мысль способна изменить душевный строй человека. Фригейт свято верил в это, но его жизненная практика всегда расходилась с теорией.
Его семья пребывала в лоне «Христианской науки». Но когда ему было одиннадцать лет, отец, в состоянии полной религиозной апатии, послал его в пресвитерианскую школу. Мать не вмешивалась; она с головой ушла в хозяйственные заботы — ей было важнее вымыть кухню и накормить детей вкусным завтраком, пока отец изучает «Чикаго Трибюн». Питер стал ходить на воскресные занятия и слушать проповеди.
Так в нем соединились два религиозных начала.
В одной из религий зло и материя — лишь мираж, единственная реальность — душа.
В другой — вера в предопределенность. Немногих избирает Бог во спасение, остальных отправляет в ад. В этом нет ни поэзии, ни высокого смысла — осуществляется лишь однажды сделанный божественный отбор. Можно жить чистой жизнью, проводить дни и ночи в молитвах, но в конце концов вас отправят в единственное уготованное вам прибежище. Агнец, овца, которую неизвестно почему Бог отметил своей милостью, приближен и посажен одесную Его. Таинственно отвергнутый козлище низвергается в геенну огненную.
В двенадцать лет Питера мучили ночные кошмары, в которых Мэри Беккер-Эдди и Жан Кальвин[11] сражались за его душу. Неудивительно, что в четырнадцать он решил порвать с обеими религиями, да и с остальными тоже. Тем не менее, он сохранил в себе следы стыдливого пуританства: не осквернял себя грязным словом, краснел при соленых шутках, не выносил даже запаха вина или пива, с презрением отвергая любые попытки подпоить его. Но зато какое восхитительное чувство превосходства переполняло его при этом!
Источником мучения для Пита стала его ранняя половая зрелость. Когда в седьмом классе его вызывали отвечать, он безумно краснел, терялся. При виде пышного бюста учительницы его пенис трепетал. Никто не замечал этого, но каждый раз Пит был уверен, что теперь он опозорен до конца дней. Сидя с родителями в кино, на фильме, где у героини было излишне открытое платье или видна подвязка, он прятал в карманы дрожащие руки. После сеанса он боялся взглянуть в лицо родителям.
Отец дважды говорил с ним о сексе. Однажды, когда ему было двенадцать, мать заметила кровь на его полотенце и рассказала отцу. Запинаясь и невнятно бормоча, Джеймс Фригейт с трудом выдавил из себя вопрос, не было ли у Пита мастурбации. Тот ужаснулся и все отрицал. При расследовании выяснилось, что принимая душ, он случайно повредил кожицу крайней плоти и там образовался нарыв. Он вовсе не теребил пенис, а просто тщательно мылся. Отец стал объяснять ему, что если он будет терзать свой член, то тронется умом; в качестве назидательного примера Фригейт-старший упомянул деревенского дурачка из Норд Терра-Хат, у которого мастурбации происходили на глазах у людей. С серьезным лицом он убеждал сына оставить дурную привычку, дабы не стать полным идиотом. Может быть, папаша Джеймс на самом деле верил в это — во всяком случае, люди его поколения не сомневались в подобных вещах.
Возможно, он просто хотел запугать сына.
47
Это случилось много лет назад. Изрядно набравшись, Питер привел женщину в пустой католический храм и уложил ее на алтарь. Она была еврейкой и яростно ненавидела католицизм (в бостонской школе мальчишки, польские католики, поколачивали ее только за то, что она — еврейка). Питер был так пьян, что согласился на эту эскападу. Мысль осквернить церковь пришлась ему по душе, хотя уже на следующий день он горько сожалел о своей выходке. Он ни за что не пошел бы в пресвитерианский храм, казавшийся ему нищенским и тоскливым, — там и самому Богу приткнуться негде. То ли дело католический костел, где все восхваляет Его могущество! Так почему бы не осквернить это место, где Он якобы присутствует?
После церкви они с Саррой решили добавить и направились в меблированные номера огромного дома
