Фриц Лейбер
Когда морского царя нет дома
Раздевшись до набедренной повязки, Серый Мышелов ящерицей распластался на бушприте шлюпа “Черный кладоискатель”, так что мешочек с амулетами раскачивался прямо под подбородком, и заглянул в зиявшую в море дыру. Жаркое солнце нещадно жгло загорелую спину - на небе не было ни облачка, но под ложечкой он ощущал холодок от трепета перед невероятным.
Внутреннее Море вокруг было недвижно, словно озерцо ртути в подвале замка чародея. С трех сторон, с юга, востока и севера, до безграничного горизонта ни вблизи, ни поодаль не было видно даже легкой ряби. Ничто не колебало водную гладь и у подножия отвесного и бесконечного кремового утеса, выраставшего из моря в полете стрелы к западу. Сам же утес был не ниже трех добрых полетов стрелы. Мышелов и Фафхрд взбирались на его вершину только накануне и сделали там ужасающее открытие.
Мышелову было о чем подумать. И прежде всего о печальной истине: они заштилевали здесь, к западу от Ул-Храспа, последнего на всем побережье цивилизованного… или нецивилизованного - как посмотреть - места почти без еды и питья (бочонок бренди с обоюдного согласия был оставлен на самый крайний случай). Мог бы подумать и о соблазнительных песнях, что доносились с моря последней ночью: тихие женские голоса подражали то шипению волн на песке, то их мелодичному всплеску о скалы, то ропоту взбешенного прибоя, ударяющего в заледенелые скалы. Мог бы осмыслить и безумие, охватившее вчера после полудня Фафхрда: громадный северянин вдруг принялся тупо бубнить о том, что, дескать, и под водой нетрудно отыскать себе девку, и даже стал расчесывать бороду, чистить коричневую куртку из шкур выдры и надраивать приличествующие мужчине украшения, чтобы достойным образом предстать перед подводными девами и пробудить в них желание. И еще: он все твердил, дескать, одна старинная симоргийская легенда гласит, что на седьмой день седьмой луны седьмого года Семеричного цикла Морской Царь отправляется на другой конец земли, предоставляя под водою зеленокожим женам, светящимся белизной, и наложницам в нежных серебристых чешуйках свободу, и те всякий раз пытаются отыскать себе возлюбленных… Подтверждение тому Фафхрд находил в видениях и прочих оккультных знаках и уверял, что находятся они как раз над дворцом Морского Царя… накануне того самого дня.
Тщетно пытался Мышелов напомнить другу, сколько дней им уже не приходилось видеть даже рыбешки, не говоря о девицах, что поблизости нет ни островка, ни пляжа для общения с русалками, сулящего им солнечные ванны, соблазнительные для подводных королев, и что ни вблизи, ни вдали не маячит ни единого черного потрепанного ветрами пиратского суденышка, в трюмах которого могли бы таиться прекрасные пленницы - терминологически это как раз и соответствовало бы словам “под водой”, - и что из краев, располагавшихся за обманчивым каменным занавесом, ожидать женщин и вовсе не следует, и что - если уж подытожить - с борта “Черного кладоискателя” уже много недель ни с правого, ни с левого борта не видали даже женской тени. На это Фафхрд с несокрушимой уверенностью отвечал, что подводные девы ожидают их внизу и готовят для них волшебный канал, или туннель, в воде, по которому их могут навестить и мужи, дышащие воздухом, и что Мышелову следует побыстрее привести себя в порядок, дабы не опоздать, когда их позовут.
Мышелов подумал тогда, что причиной всему жара, ослепительное солнце и совершенно естественные потребности истомившегося в долгом плавании морехода, а потому немедленно извлек из сундука широкополую шляпу и снежные очки с узкими прорезями. К великому облегчению Мышелова, с наступлением ночи Фафхрд провалился в глубокий сон, но тогда-то и принялись смущать его самого эти иллюзии… или реальность… - сладкое пение сирен.
Да, конечно же, Мышелов мог бы задуматься надо всем этим и особенно над пророческими изречениями Фафхрда, холодея под лучами жаркого солнца на бушприте “Черного кладоискателя”, но дело в том, что яшмовое это чудо теперь было так близко, что, казалось, протяни руку - и коснешься гладкого края.
Однако ко всем диковинкам и чудесам неплохо подступать не сразу. Что мы и проделаем.
Поверхность Внутреннего Моря вокруг шлюпа не колыхалась и не вздымалась, на ней не было даже малой волны, даже крохотной ряби, но ровной она тоже не была. Там и тут по ней были разбросаны небольшие воронки, похожие на неглубокие блюдца, казалось, что это следы, оставленные лапками почти невесомых и невидимых водяных жуков, хотя на поверхности воды нельзя было выделить шести, четырех и даже трех “оспин” подряд. Более того, в центре каждой оспины виднелся уходящий вглубь неширокий, сужающийся воздушный столбик, подобный тому крохотному водовороту, что иногда появляется в наполненной до краев золотой ванне самой Королевы Востока, если извлечь пробку из днища этого роскошного сосуда (или из сливной дыры в скромной ванне, сработанной из материалов попроще, доступных и вполне рядовым особам). Правда, вода вокруг них не кружилась, и сами столбики были не узловатыми, а прямыми клинками рапир с невидимыми неглубокими гардами, которые пронзали недвижные воды вокруг “Черного кладоискателя”. Или же могло казаться, что невидимки-лилии на прозрачных прямых стебельках со всех сторон окружили шлюп.
А теперь представьте себе такое неглубокое блюдце с воздушным столбом посредине, увеличенное в размере настолько, что чаша расплылась в добрый полет копья, а стержень стал уже не в ноготь, а фута в четыре; представьте себе шлюп, опустившийся носом к середине этого блюдца, и застывший возле центра; представьте, наконец, слегка опустившийся вниз бушприт корабля, оказавшийся прямо над центральным столбом или воздушным колодцем; и представьте невысокого загорелого до черноты мужчину, разлегшегося на бушприте в серой набедренной повязке, придерживаясь за ограждения передней палубы пальцами ног… и вы в точности представите себе положение, в котором оказался Серый Мышелов!
Оказаться в положении Мышелова над разверзшимся в воде вертикальным туннелем - штука потрясающая сама по себе, подобные картинки способны вытеснить все прочие мысли из головы мужчины (и из женской головки тоже!). Здесь, в полете стрелы от кремового скалистого занавеса вода была зеленоватой, очень прозрачной, но дна не было видно. Накануне они промеряли глубину - она оказалась от десяти дюжин до дюжины дюжин футов. И теперь вниз, в эту толщу, колодцем уходила прямая труба, гладкая, словно стекло. Мышелов вполне мог бы поверить, что дело обстоит именно так, и воду на краю колодца заморозили или не замутив отвердили иным путем. Правда, при малейшем шуме, если Мышелов негромко покашливал, мелкая рябь кольцами все-таки разбегалась в стороны.
Какая сила не давала морской воде всем весом своим немедленно сокрушить хрупкое на взгляд сооружение, Мышелов не только не понимал, но даже и представить не мог.
Но и глядеть вниз было бесконечно увлекательно. Проникавший в морские глубины свет окрашивал стенки зеленью, круглая стена, удаляясь, начинала выкидывать странные штуки. Ну вот, глядит Мышелов сбоку на трубу и видит, как подплывает к ней толстая рыбина длиной в руку и начинает тыкаться носом. Форма-то рыбины была довольно знакомой, только узнать ее он все же не мог. Тогда перевешивает он голову на другую сторону, и в прозрачной воде у трубы видит, что рыбина-то раза в три длиннее его самого… и что это - акула. Тут Мышелов поежился и подумал, что изогнутая стенка, должно быть, действует вроде уменьшительной линзы, похожей на те, которыми пользуются иные из художников Ланхмара.
Пожалуй, в конце концов Мышелов решил бы, что вертикальный туннель в воде просто иллюзия, порожденная пеклом и самовнушением, надел бы очки и залепил уши воском, чтобы не слышать более пения сирен, и, быть может, нарушил бы неприкосновенность закупоренного бочонка с бренди да отправился бы после этого спать, но прочие обстоятельства заставляли его держаться поближе к реальности. Прямо к бушприту была привязана усеянная узлами веревка, уходившая вниз прямо по центру трубы, канат был натянут и постанывал от напряжения, и из этой дыры посреди моря время от времени вырывались клубы черного дыма (Мышелов и кашлял-то, когда они попадали ему в лицо). Наконец, не последним было и то, что далеко внизу красным угольком рдел факел, казавшийся теперь не более свечи, а возле него за дымом угадывалось обращенное кверху крохотное из-за расстояния лицо Фафхрда.
Мышелов привык принимать на веру реальность всего, во что бывал замешан Фафхрд, в особенности физически. Почти семифутовый северянин был слишком осязаем, чтобы его можно было представить себе
