Маркус действовал осторожно, исподволь, он принадлежал к тому типу людей, которые не хотят, чтобы об их добрых делах знали другие, чтобы их превозносили, хвалили в глаза или за глаза.
Кейт хотела бы его ненавидеть, но не могла. Она пыталась убедить себя, что ее любовь к нему – некое помрачение рассудка, ошибка, вызванная стечением обстоятельств. Но едва она взглянула в столь дорогое ей лицо, то поняла, как она заблуждалась. Он был для нее целым миром; она горячо хотела вернуть те блаженные дни, когда она потеряла из-за него голову и, охваченная всепоглощающей страстью, любила и обожала его. То было время, когда она жила полнокровно и насыщенно и чувствовала, что ее жизнь имеет смысл.
Разве она не всегда любила его?
– Мне вовсе не нужно никакого любовного напитка. – Она выхватила у него пузырек и бросила на землю. – Я люблю тебя. И никогда не переставала любить.
Страстно желая очутиться в его объятиях, она сделала шаг ему навстречу. Будучи разъединены, они оба страдали. Но возможно, вместе им удастся создать что-то более прочное и цельное.
Он привлек ее к себе, прижав так крепко, что она едва могла дышать.
– Мне плохо без тебя, Кейт. Выходи за меня замуж. Давай вернемся в Лондон. Будь моей женой. Моим другом. Ты мое солнце, моя луна, ты для меня все. Без тебя мне ничто не мило.
Маркус весь дрожал от волнения, она прижалась к нему, их сердца бились в унисон.
– Я так боюсь сказать «да». Скажи мне, что все хорошо.
– О, Кейт, – прошептал он, – конечно, все хорошо. Ты даже не представляешь, каким я был несчастным до этого!
Маркус наклонился и поцеловал ее, его губы легко коснулись ее рта. Они обнялись еще сильнее, еще крепче. Она ухватилась за его куртку, наслаждаясь безумством их сближения. Ее воспоминания были такими мучительными, что она заставила себя забыть о нем, она напоминала изголодавшееся животное, которого наконец накормили досыта, или заблудившегося одинокого путника, вдруг набредшего на оазис.
Через минуту их губы разъединились, он беспокойно глядел на нее. Кейт могла бы сказать, что у него растерянный вид, как будто он испугался, что поцелуй ему не помог, что он, по-видимому, просчитался, что ему так и не удалось склонить ее принять его предложение. Но он не догадывался, какая радость забурлила внутри ее. После всего, что случилось, разве не чудом оказалось то, что они почувствовали, – обоюдный восторг, упоение и экстаз? Могли ли быть у нее какие-либо сомнения?
Кейт улыбнулась.
– В связи с этим мне надо будет побывать в Донкастере. Повидаться с сестрой.
– Непременно. Она снимет с меня голову, если ты не расскажешь ей все.
– Тебе придется купить новую кровать, в которой спать будем только мы одни.
Маркус усмехнулся, услышав такое пожелание.
– Уже купил.
– Надеюсь, ты станешь мне настоящим мужем. Ты будешь сидеть дома, а не слоняться где попало, чтобы я не тревожилась за тебя.
– Я не собираюсь показываться где-нибудь без тебя.
– Ты подаришь мне много, много детей и поможешь воспитывать их.
– Я жду не дождусь этого.
– И никаких других женщин. С этого момента – только я.
– Только ты, Кейт. Навсегда.
– Тогда «да». Я согласна. Он удовлетворенно кивнул.
– Я не бог весть какое сокровище. Но клянусь, что буду всегда любить тебя. Вплоть до моего смертного часа и даже потом. Я сделаю все, чтобы ты стала счастливой.
– Знаю, что это так.
Солнце зашло, они сели на траву, вслушиваясь в окружающие их ночные звуки. На черно-синем бархате неба засияли звезды. Им было нужно так много сказать друг другу, но говорить не хотелось. Было приятно просто быть вместе. Никакие слова не могли передать прелести той щемящей близости, которая соединяла их.
– Ты не собираешься пригласить меня к себе? – спросил он под конец.
– Я так устала ужинать в одиночестве, так что заходи. Он молча поднял ее на руки. Кейт рассмеялась и прислонилась головой к его плечу.
– Что ты делаешь?
– Заявляю свои права на тебя.
– Пусти меня.
– Ни за что. Я хочу, чтобы твоя прислуга имела повод для пересудов.
Именно таким она помнила его. Он мог быть властным, необузданным, высокомерным, но он принадлежал ей и любил ее.
Кейт крепко обнимала его за шею все время, пока он, держа ее на руках, шел по траве и внес ее в дом, толчком ноги закрыв за собой дверь.
– Я пришел сюда, чтобы остаться, – громко сказал он, чтобы каждый, кто был в доме, услышал его.
