не трусы, над которыми можно смеяться! Со времен Кортеса ни одна испанская армия не была на таком далеком берегу и не встречала так много сильных противников. — Мне показалось забавным, что Гарсон всех индейцев, химер и людей разных национальностей возвысил до испанцев. Он беспокойно смотрел на нас, и в голосе его звучало напряжение и искренний страх. — Но хотя нас немного, я напомню вам о тех великих деяниях, которые совершил Писарро, — он особо выделил имя Писарро, — и его небольшой отряд в сто восемьдесят человек.
И я неожиданно понял, что он собирается сделать. Имя Писарро он произнес как тайный пароль, и это так и было на самом деле. Жители «Мотоки» никогда не изучали деяния конкистадоров, не знали истории их предательства. Я чувствовал, как напряжена стоявшая рядом Абрайра, и сообразил, почему она нервничает, почему кое-кто из наших остался в лагере. Посмотрел в сторону индустриального парка, где находится арсенал. Его нужно захватить прежде всего, и я инстинктивно почувствовал, что там уже началось. И действительно, человек в полном снаряжении стоял на крыше низкого здания и размахивал зеленым сигнальным флагом.
— И подобно Писарро, — продолжал Гарсон, — мы оказываемся в прекрасном новом мире. И, как у Кортеса, наши корабли сожжены за нами! У нас нет другого выхода — только идти вперед и сражаться! Нам предстоял трудный выбор. Никто этого не хотел. Никто из нас не хотел, чтобы наши неподготовленные companeros вышли против ябандзинов. Мы не хотели видеть, как они умирают. Но что нам оставалось делать? — Гарсон помолчал, как бы давая всем возможность сообразить, что именно оставалось делать. — В соответствии с законом Объединенных Наций Земли я публично заявляю о нашем намерении восстать и образовать новое независимое государство.
Кто-то в толпе заорал:
— Гарсона в президенты!
Как один, пять тысяч человек закричали:
— Да здравствует Гарсон! — и обнажили оружие.
Такого японцы не ожидали. Они изумленно раскрыли рты и лихорадочно осматривались. С полдесятка тяжелых лазеров Бертонелли сожгли генерала Цугио и его свиту.
Капитан Эстевес закричал: «За мной!» и побежал к невысокому холму, на котором расположились чиновники корпорации. Наша колонна разделилась, большинство направилось в индустриальный парк, где работали почти все жители «Мотоки». Но организованности в действиях не было. Только несколько предводителей, по-видимому, знали, что делать. Толпа ошеломленных японцев осталась позади. Абрайра крикнула:
— Muchachos, сдерживайтесь! Убивайте только в случае необходимости!
Взбегая на холм, я чувствовал себя сильным, быстрым и могучим. Я привык к повышенной силе тяжести, и небольшая пробежка не утомила меня. Мы миновали ряд домов; несколько химер ухватились за карнизы, одним гибким движением взлетели на крыши и дальше побежали по ним; они стреляли по немногим горожанам, вышедшим поглядеть, из-за чего шум.
В защитном снаряжении мы все были неузнаваемы. Я бежал как часть толпы, отрезанный от остального мира. Не чувствовал запаха крови и сожженных волос тех, кто пытался оказать сопротивление и кого мы расстреливали. Неотчетливо слышал свист стрел и «вуш-вуш!» плазменных ружей. До меня доходили лишь удивление, страх и гнев на лицах наших жертв, как будто я вижу японцев в голограмме. В нескольких местах произошли стычки. Несмотря на сумятицу, наши люди сражались великолепно. Я достал свой небольшой складной лазер, но ни в кого не стрелял. Мы размахивали оружием, и большинство не сопротивлялось от страха. Чувства ужаса оказалось достаточно. У «Мотоки» на дежурстве оказалась только сотня вооруженных самураев, и я видел нескольких из них на холмах, они своими слабыми лазерами пытались остановить наших людей. Из домов выбежали несколько человек и попытались отобрать у нас оружие. Их отбросили, как мешки с бобами, потом расстреляли.
Я понял, что восстание спланировано Гарсоном. По крайней мере, офицеры знали о нем заранее. Хотя наше выступление, казалось, не было подготовлено, оно не удивило наших предводителей. И пусть Гарсону не удалось захватить корабль для возвращения на Землю, самураев он перехитрил. Я восхищался смелостью генерала.
Мы расстреляли стеклянные панели здания правления корпорации и ворвались внутрь. Я с удовольствием слышал крики ужаса в помещении и видел испуганные лица секретарш. Бежал вместе с толпой по мраморным лестницам. Наемники расстреливали или рубили на куски тех чиновников, кто пытался помешать нам, и временами коридор был просто забит телами.
Остальные группы задержались на нижних этажах, но Абрайра, Мавро, Завала и я продолжали подниматься наверх, в коммуникационный центр, где расположена единственная радио- и голографическая станция «Мотоки». У микрофона стоял диктор и что-то отчаянно кричал в него. Мавро схватил его за руку и отшвырнул к стене.
Я вбежал в голостудию и увидел четырех операторов, которые снимали в окна сцены внизу. Их лица были искажены ужасом, и я взглянул на монитор на полу, который показывал, что они снимают.
Снаружи несколько наемников вытащили президента Мотоки из кабинета и вывели на улицу. Тут же находился в машине Гарсон, его судно висело над асфальтом бульвара. Мотоки замахал руками и закричал что-то по-японски. Переводчик, прикрепленный к лацкану Гарсона, передал: «Подождите! Подождите! Наверное, я плохо руководил этим делом!»
Гарсон приставил пистолет к голове президента Мотоки и нажал курок. Голова Мотоки раскололась, он медленно опустился на асфальт.
Я взглянул на лица операторов и понял, что эти люди уничтожены. Символ всех их мечтаний только что превратился в груду окровавленной плоти. И шок от увиденного подействовал на них, как физический удар. В их глазах был гнев, и безнадежность, и решимость.
И я понял, что Завала был прав. Мы ведем войну с духами и не знаем, как ее выиграть.
Смерть президента Мотоки оказала немедленное действие. До сих пор мы продвигались относительно спокойно, но теперь четверо операторов повернулись и увидели меня.
В их глазах была смерть. Я начал стрелять и расстрелял их на месте, потом подбежал к окну. Следующие полчаса я провел там, потрясенный увиденным: во всем городе японцы выбегали из домов, и с криками устремлялись к арсеналу. Казалось, все самураи города сразу переоделись в боевое снаряжение. Они нападали без всякого предварительного плана, часто без оружия. Несколько тысяч самураев вместе со множеством женщин и стариков участвовали в самоубийственном нападении на арсенал. Они не могли сравниться с тысячами тяжеловооруженных солдат. Лазеры Бертонелли прожигали их защиту, как бумажную, а стрелы Уайсиби нарезали их на полосы. В некоторых местах груды тел японцев достигали двух метров в высоту.
За двадцать минут погибли тысячи. Оставшиеся в живых женщины вместе с детьми запирались в домах и поджигали их, и пламя охватило весь южный конец города. Целые семьи совершали харакири. Но большинство горожан просто падало на землю и плакало от стыда и гнева.
Казалось невероятным, что «Мотоки» не предвидела такого развития событий, не подготовилась; но ведь в течение двух тысяч лет японцы не знали, что такое революция. В обществе, где исполняется каждый каприз руководителя, невозможно вообразить себе человека, который ослушается приказа свыше. Никто и представить себе не мог, что мы выступим против руководства корпорации.
Наши люди перегородили улицы и окопались, отдельные группы обыскивали дома в поисках оружия. Тем из нас, кто недавно вышел из криотанков, поручали вспомогательные работы. Меня вызвали через микрофон в шлеме, и остальную часть дня я вместе с двумя другими наемниками грузил тела на подъемник, отвозил их на взлетное поле, где их идентифицировали и оставляли для передачи родственникам. Выстроилась бесконечная линия трупов, седовласых стариков с кривыми ногами и искаженными болью мертвыми глазами, детей с исчезнувшими лицами, домохозяек с ожогами на затылке. Я сбился со счета после двух тысяч. Трижды за первые полчаса я сталкивался с такими чудовищно изуродованными трупами, что должен был снимать шлем, когда меня рвало. Скоро я ослаб, голова кружилась. Вначале мы очистили улицы перед арсеналом, потом прошли по всему городу. Но всякий раз, как мы очищали улицу, выбегала какая-нибудь старуха с ножом в руке и бросалась на наших наемников. Я видел это десятки раз. И каждый раз наемники переговаривались, кричали: «Вот она! Вот она идет! Следите за ее ножом!» Они подпускали старуху на два метра, потом сжигали ее. Это стало какой-то садистской игрой.
