местечко, сказал ей Уэйд, когда она только что приехала на ранчо «Синяя даль». Ризу вечно приходилось исхитряться, чтобы не наступить на собаку, вставая из-за стола, но Маркиз спал безмятежно, исполненный несокрушимой уверенности, что его сон никто не потревожит.
Маркиз доверял своему хозяину. Риз доверил Уэйду взять на себя заботы о ней и о ранчо. Она же не доверяет никому на свете, кроме Бекки.
Или доверяет? Кэтлин снова уставилась на чашку с чаем, вспомнив, как инстинктивно бросилась искать Уэйда, узнав об исчезновении Бекки. Как увидела его скачущим по краю каньона, когда бандиты стреляли в нее, и в тот же миг поняла, что спасена. Как позволила ему целовать себя, прикасаться к себе и обнимать так, словно он желал слиться с ней в одно целое, даже когда рассудок ее подсказывал, что нужно бежать.
Чай простоял перед ней почти четверть часа, а Кэтлин так и не сделала ни одного глотка.
Наверное, уже остыл.
Услышав шаги позади себя, она не обернулась. Она и так знала, кто это.
– Не можете уснуть?
Низкий голос Уэйда был тверд и спокоен, как всегда, и от этого голоса внутри у нее все затрепетало, грудь заныла.
– Да, что-то не спится. – Голос ее оказался более низким и хриплым, чем ей того хотелось бы. Она откашлялась. – А вы?
– Мысли одолели.
Она повернула голову, ее распущенные золотистые волосы падали вдоль лица. Уэйд вошел в кухню, янтарный свет лампы упал на него, и она увидела, что он стоит босиком, в холщовых штанах, на плечи наброшена незастегнутая клетчатая рабочая рубашка. Больше на нем ничего не было. Его кожа блестела в свете лампы, как начищенная бронза, и Кэтлин не могла отвести взгляда от мощного мускулистого торса.
Чтобы оторваться от этого зрелища, она схватала чашку и принялась пить чай. Он был холодный и горький – Кэтлин забыла положить сахар, – но она выпила всю чашку, лишь бы не смотреть на Уэйда.
– Кто такой Алек Бэллентри?
Если бы она еще пила чай, то поперхнулась бы, но теперь была только изумлена.
– Почему вы спрашиваете… об Алеке Бэллентри? – спросила Кэтлин, почувствовав, что лицо у нее зарделось.
– Вы на днях упомянули о нем и не сказали, кто это. Но когда Бекки сказала о человеке, который приходил в школу и искал вас, первое имя, которое пришло вам в голову, было его.
Вот оно что. Она приняла случившееся без всякой досады.
– Он ничего для меня не значит. По крайней мере теперь. Кэтлин надеялась, что Уэйд примет это объяснение и заговорит о чем-нибудь другом, но он молча смотрел на нее, взгляд его был холоден и непонятен, и в конце концов она больше не смогла выдержать.
– Если вам так хочется знать, он был моим женихом. – Почему, ну почему он обладает властью вытягивать из нее слова и говорить о том, что ей хотелось бы держать при себе? Она вздернула подбородок. – Человек, которого я, как мне казалось, любила. Когда я еще верила в любовь, – добавила она с грустной улыбкой и встала. Быстро подойдя к раковине, она поставила туда свою чашку и, включив насос, пустила воду, чтобы вымыть ее, все это время торопливо рассказывая.
– Он уверял, что любит меня, обещал любить всегда, но это «всегда» длилось, пока не умер мой отчим и не оказалось, что он задолжал чуть ли не полмиллиона долларов, большая часть которых приходилась на долю известнейших жителей Филадельфии, среди которых был и отец Алека. И «всегда» вдруг превратилось в… – она глубоко вздохнула, – во «вчера».
Она опустила ресницы, надеясь, что Уэйд не заметит боли в ее глазах, но ей следовало бы знать, что от Уэйда скрыть ничего не удастся. Он не шевельнулся, и выражение его лица не изменилось.
– Другими словами, он просто дурак. Тогда она взглянула на него: в глазах его не было ни жалости, ни сочувствия – одна бешеная ярость.
– К сожалению, в Филадельфии с вами вряд ли кто-нибудь согласился бы. – Она попыталась равнодушно рассмеяться и спокойно продолжила: – Все говорили, что он сбежал как раз вовремя. Еще пара месяцев – и было бы уже поздно, мы бы уже обвенчались и он был бы связан со мной…
Прежде чем она успела ахнуть, Уэйд быстро схватил ее за плечи. Кэтлин осеклась и замолчала.
– Этот человек не только дурак – у него нет характера. Вы все еще любите его?
Вопрос застал ее врасплох. Она смотрела на Уэйда глазами, затуманенными болью. Когда-то она сказала бы «да». Сказала бы сразу же, чувствуя, что сердце у нее разбито. И добавила бы: «Нет, я его ненавижу».
Но теперь…
Она вспомнила лицо Алека. Странно, но воспоминание это не было горестным, только… смутным.
– Я… я не знаю.
– Вы думаете о нем днем и ночью? Видите его лицо в языках огня, слышите его голос, лежа среди ночной темноты в постели? Вы думаете о нем, когда едете верхом, либо седлаете лошадь, либо поднимаясь по лестнице в свою одинокую спальню?
Она внимательно посмотрела на него. Лицо его под загаром было бледно, губы сжаты, в глазах бушевало что-то опасное, зарождающееся где-то в глубине его души.
– Н-нет… конечно, нет… что вы такое говорите?
– Я говорю, Кэтлин, что я так думал о вас все это время. И не только так. Не хватит дня, чтобы все перечислить. Или ночи.
Ошеломленная, она только и могла что смотреть на него, но вспомнила о Луанн и высвободилась.
– Пожалуй, будет лучше, если вы сбережете ваши красивые слова для мисс Портер, – сказал она, отворачиваясь и направляясь к двери. – Не тратьте их на меня попусту… ах!
Уэйд схватил ее сзади, обнял и крепко прижал к себе. Вырваться она не могла. Он заговорил, приблизив губы к ее уху, и волосы ее раздувались от его дыхания:
– Мисс Портер очень хорошенькая. Сердце ее больно кольнуло.
– Да, конечно. А теперь пустите меня!
Он сжал ее еще крепче, голос его стал грубее, и по спине Кэтлин пробежала дрожь.
– Она сладкая, как пирожное. Добрая. С ней легко, приятно быть вместе.
– Да! Ну и идите к ней, и оставайтесь вместе, сколько вам хочется…
– И я поцеловал ее в тот вечер только для того, чтобы забыть о вас. Попытаться забыть о вас. – Уэйд коснулся губами ее уха, и Кэтлин содрогнулась. – Но это не помогло, Кэтлин. Я стал думать о вас еще больше.
Он повернул ее лицом к себе, все еще крепко обнимая, одна его рука обвилась вокруг ее стана. Очень кстати, подумала Кэтлин, борясь с головокружением, потому что иначе она, конечно же, упала бы. Она смотрела ему в глаза, и колени ее предательски подгибались.
– Вы хотите, чтобы я… вам поверила?
– Я намерен доказать это.
– Я… не понимаю, каким образом, – опасливо прошептала она.
– Сейчас поймете, – сказал он, и голос его прозвучал странно хрипло. Глаза его словно пожирали ее, но эти два многозначительных слова подействовали на нее так, будто ее со всей силой ударили в грудь. С отчаянно бьющимся сердцем Кэтлин попыталась вырваться из его мертвой хватки.
– Я иду спать… и требую, чтобы вы сию же минуту отпустили меня!
– Не могу, Кэтлин. – Его дыхание щекотало ее щеку. – Не сейчас. Сначала я кое-что должен вам доказать. —
И он привлек ее к себе еще ближе. Ее охватил панический страх, потому что она поняла – он снова хочет поцеловать ее.
Уэйд увидел этот страх в ее глазах, очень похожий на тот, который замечал у диких лошадей, борющихся за свою жизнь и свободу.
Он возмутился. Этот сукин сын Трент действительно ранил ее – ранил очень глубоко, даже больше, – чем этот слабак, ее жених, подумал Уэйд, и ему еще сильнее захотелось поцеловать ее, чтобы прогнать
