будет очень трудно, однако она ее выполнит, Юрский не сомневался. Правда, будущее было от него скрыто, и он не мог провидеть, удастся ли Рите сделать все так, как он просил, и тем паче он не мог провидеть, к чему это ее приведет…
А еще через несколько мгновений и прошлое, и настоящее Всеволода Юрьевича Юрского стали отделяться от него, словно клочья окружающего тумана, которые относило прочь невесть откуда налетевшим ветром. Он летел к чистилищу, лишенный всего: тела, памяти, страданий, надежд, – летел чист и наг, а на весах небесного правосудия взвешивалась его грядущая участь: нескончаемые мучения, которые он заслужил своей жизнью, – или тихое блаженство, которого он мог быть удостоен за свою гибель.
Однако смертным лишь изредка, да и то случайно удается проникнуть сквозь завесу тайн небесных, а потому посмертная участь Всеволода Юрьевича Юрского останется для нас неизвестной.
25 августа в освобожденный Париж вошли американские дивизии и главные силы французских регулярных войск.
1965 год
– Спросить не хочешь, куда мы приехали-то? – пробормотал Федор, заглушая мотор.
– А что спрашивать? – пожала плечами Рита. – Вижу: улица Дальняя. Вот уж правда. Хоть не слишком- то долго ехали, а правда, такое впечатление, будто в какую-то дальнюю деревню попали. Там, под обрывом, что? Купола какие-то или мне почудилось?
– Благовещенский монастырь. Закрытый, конечно, в главном храме сейчас планетарий. Еще ниже – элеватор, потом река, за ней Канавино. Чуть подальше – знакомый тебе вокзал, – обстоятельно объяснил Федор.
– Река тут какая? – полюбопытствовала Рита, уже знакомая с особенностями Энска. – Ока или Волга?
– Ока. Они ж только на стрелке сливаются.
– Ты представляешь, – сказала она оживленно, хотя внимательное ухо различило бы в ее оживлении немалую долю наигранности, – в Х. тоже две реки сливаются напротив города: Уссури и Амур. Очень похоже. Только там высокий берег называется не Откос, а Утес. Забавно, правда?
– Забавно, – согласился Федор и изобразил вежливое «ха-ха-ха». – Ну, долго мы будем светские беседы вести? Нас все-таки ждут. Или передумала? – Он вдруг схватил ее за руку: – Рита, передумай, пожалуйста! Неужели тебе не жалко?
Она закинула голову как можно выше и некоторое время посидела так.
– А ты ведь не сказал, как доктора найти удалось, – выговорила наконец.
– Валентина Алексеевна раньше работала в том же военном госпитале, где… – Федор осекся, не зная, как сказать. Почему-то захотелось ляпнуть: «Где твоя несостоявшаяся свекровь работала, она же – твоя сводная сестра и в то же время кузина». Но так больно ударить Риту он не мог, поэтому вывернулся довольно неуклюже: – Где была медсестрой в войну. Не знаю подробностей, но там какая-то шпионская история развернулась в сорок втором году, ее с работы выгнали, чуть вообще не арестовали, потому что подозревали в пособничестве какому-то диверсанту, но все же удалось ей, по-уличному говоря, отбрехаться. С работы турнули. Потом она вышла замуж за старого и опытного врача, к тому же бывшего фронтовика, тяжело раненного. Он ее прикрыл под своей фамилией. Фамилия ее Переверзева. – Он с ожидающим выражением оглянулся на Риту, но усмехнулся: – Я все время забываю, что ты не энская, для тебя местные достопримечательности ничего не значат. Да и Бог с ним, с Переверзевым! Он скоро перестал работать, а жаль, талантливый был медик. Но жене, как говорится, секреты мастерства передал. Валентина была отличной сестрой, стала отличной акушеркой. Закончила медицинский институт заочно, получила диплом, стала работать гинекологом. Хороший специалист, но есть у нее один недостаток, хотя в нашей ситуации он – достоинство: она страшно любит деньги. Крутится на двух ставках, но еще и прирабатывает, где и как может. А поскольку запретные дела приносят самый большой доход… В общем, понятно. Жадная, наглая, неприятная, но как специалист – выше всех похвал. За твое здоровье можно будет не опасаться. Вопросы есть?
– Да, – кивнула Рита. – Что значит: крутится на двух ставках? Она играет на бегах? У вас ведь в городе, кажется, есть ипподром?
– Нет, – вздохнул Федор. – На бегах Валентина не играет… Ну что, пошли?
Он выбрался из машины и помог выйти Рите. Мимо проехал ободранный «москвичок» – точь-в-точь такой, какой был у Макара Семеновича Донцова, только не голубой, а зеленый. Остановился на повороте. Молодой человек, сидевший за рулем, высунулся в окошко и всматривался в номера домов. Может быть, он тоже ищет дом, где делают тайные аборты? Может, свою подругу привез? Хотя нет, на пассажирском сиденье раскинулся еще один парень. Шофер повернулся к нему, болтают о чем-то.
Рита кивком указала Федору на «Москвич»:
– Ну надо же, на такой улице, кажется, должны только лошади с телегами ездить, а тут автомоторы снуют!
– Да, – рассеянно кивнул Федор, – очень живенько. Ну, пошли? Нам вон в тот домик.
Это был именно домик, а не дом – невысокий, в один этаж с мансардой, ладный, затейливо украшенный резьбой.
– О, прямо пряничный домик! – восхитилась Рита. – Или нет, теремок. Стоит в поле теремок-теремок, он не низок, не высок, не высок… Кто, кто в теремочке живет, кто, кто в невысоком живет? Мне мама эту сказку рассказывала, когда…
И осеклась, потому что поняла, что подумал Федор. Нетрудно было догадаться, что он подумал то же самое, что и она: «Ты тоже могла бы рассказывать эту сказку своему ребенку, но сейчас ты избавишься от него».
К черту все теремки на свете! И пряничные домики тоже, ведь, по братьям Гримм, в пряничном домике жила злая ведьма, пожиравшая маленьких детей.
– Ты со мной пойдешь? – сухо спросила Рита.
– Нет. Я с Валентиной уже пообщался. Кстати, возьми деньги. Ее гонорар. Но сразу не отдавай, только потом, когда все закончится. Мы сговорились за сто долларов, так что не соглашайся ни на цент
