– Почему вы все время говорите – Малютин, Малютин? – спросил он. – Я не видел в парке Малютина. Я женщину какую-то видел. Мельком, правда, но…
«Красив, но глуп!» – вспомнил Бергер слова своей подруги об известном эстрадном певце. Все-таки Алина – умница и выражается порою – ну не в бровь, а в глаз!
– Кто эта женщина, Александр Васильевич? – снова ринулся он в наступление на Шурика, но все, все – время джокера кончилось. Шурик мигом учуял слабину противника и нашел в себе силы собрать-таки остатки самообладания!
– Ничего не знаю! – рявкнул он, и Финт отозвался агрессивным эхом. – Меня вы поймали, да. А больше я ни про кого ничего не скажу. И больше вы меня ни на чем не поймаете.
– Это верно, – кивнул Бергер, неприметно поглядев на часы.
Ага, бурная беседа длится менее четверти часа. То есть запас времени еще есть. Но терять его никак нельзя…
– Это верно, что мне ловить вас практически не на чем. Тот, кто поработал с компьютером Симанычева, – будь это некая дама или все же Виктор Сергеевич Малютин, – видимо, успели сообщить вам, что никакой информации там не осталось. Вы знаете также, что на работе у Симанычева компьютера не было. То есть вы считаете себя в полной безопасности…
Шурик оживал на глазах. Финт тоже успокоился, перестал рычать и тявкать.
– Да, пожалуй, доказать что-то я бессилен. Ну и ладно. Пусть с этим разбирается следователь Татьяна Пояркова. А другой следователь, как я подозреваю, будет разбираться с делом о попытке взрыва самолета.
– Да не было никакого взрыва! Никакой попытки не было! – фыркнул Шурик. – Шутка…
– Это вы так говорите, – любезно улыбнулся Бергер. – Вы, псевдоэпилептик. Но вы, к несчастью, не способны просчитывать последствия собственных шуток. А следовало бы подумать, кого теперь потянут и кто предстанет перед судом. Вы можете себе представить, кто станет разбираться с этим делом о диверсии? Отнюдь не милиция! Не районная прокуратура и даже не городская. Слетятся вороны такого высокого полета, что вас с Малютиным расклюют на части за эти шуточки. А если еще пришьется обвинение в преднамеренном убийстве… Докажите, что ваша сообщница случайно побрызгала на Симанычева этой перцовкой! Докажите, что она не знала, что у бедолаги аллергия на нее!
– Господи… – простонал Шурик, снова впадая в шоковое состояние. – Чего вы от меня хотите?
– Я? – пожал плечами Бергер. – Я в данном случае действую как лицо неофициальное. Можно сказать, частное. Мне необходима неофициальная информация о том, чем вас достал Симанычев. Вы, должно быть, не в курсе, что против него было заведено уголовное дело – о вымогательстве с использованием служебного положения…
Тут Бергер помолчал, давая возможность Шурику освоиться с информацией. Если он сделает выводы, что Бергер работает именно в этом направлении, – это его личное дело, пусть что хочет, то и думает.
Он заговорил снова:
– Обещаю: если я буду убежден, что ваши проблемы не имеют отношения к тому, другому делу о взятках, если уверюсь, что Симанычева не убили, я ни слова не сообщу о вас официальному следствию. Но вам с Малютиным придется возместить вот этому парню весь нанесенный ему ущерб. Как моральный, так и материальный.
Ему удалось взглядом пресечь попытку Кирилла вмешаться.
– Это пожалуйста… – пробормотал Шурик. – Мы все возместим… А в каком размере?
Итак, разговор перешел на деловые рельсы!
– Торг, мне кажется, здесь неуместен, – пожал плечами Бергер. – Да вы рассказывайте, рассказывайте!
Катерина Дворецкая,
19 октября 200… года, Париж
Ну и зря я бежала, между прочим. У входа в метро Бертрана нет. Люди спускаются и поднимаются, мелькают фигуры. Недвижимы только двое – продавец жареных каштанов и какой-то пидермон в попугайно-пестрой одежде. То озираюсь по сторонам в поисках Бертрана, то разглядываю своих соседей от нечего делать.
Каштаны продает маленький тощенький араб с унылым выражением носатого лица. Сует свою жаровню всем проходящим мимо, но никто и смотреть не хочет на обугленные до черноты, многажды разогретые каштаны. Между прочим, ничего в них особенного нет, кроме экзоти?к: как же, жареные каштаны в Париже… Чепуха все это. Наши семечки, подсолнечные и особенно тыквенные, в сто раз вкусней, хоть и мусора от них в сто раз больше.
Пидермон нетерпеливо переминается с ноги на ногу, и солнышко играет на носках его ярко-желтых, просто-таки клоунских ботинок. Волосы его торчат от геля, как множество рожек у молоденького чертика. Кстати, сам-то этот ошибка природы с первой молодостью давно простился! Ему бы не стоило этак вот выпендриваться. Как писал Пушкин, «мне не к лицу и не по летам». В смысле, ему не к лицу. Пидермону.
А вот интересно, мальчик он или девочка? Вчера-то, наблюдая на пляс Пигаль уже упоминавшуюся парочку, я определила «половую принадлежность» с одного взгляда. А сейчас что-то затрудняюсь. С одной стороны, жуткая прическа, кошмарный прикид, нарумяненные щеки и даже вроде бы подкрашенные губы. С другой – спортивная, худощавая фигура, вообще несомненная мужественность в осанке, а главное – эти глаза, которые отчего-то так и мечут в меня дерзкие искры. Может, он бисексуал?
Ловлю очередной убийственный взгляд – и вдруг осознаю, что уже видела эти лукавые зеленоватые глаза.
Иисусе! Да ведь это никакой не бисексуал! Это Бертран!
Поняв, что узнан, он подмигивает, а потом показывает глазами вниз, на лестницу, ведущую в метро, и начинает спускаться, чуть качнув головой. Понимаю это как сигнал не приближаться к нему, что и делаю. Таким образом, мы держимся на расстоянии друг от друга, до тех пор пока не оказываемся в вагоне. Тут мы
