Ольга тихо ахнула, стиснула судно, прижала к груди.
– Ну, что стали? – прошипел он. – Что так смотрите? Грубо, да? Да пошла она… Вы разве не поняли, она хотела посмотреть… хотела посмотреть, как нас будет корежить!
– Корежить? – повторила Ольга со странным выражением.
– Ну да! Что вас, что меня!
– Почему? – с изумлением сказала Ольга. – Меня не будет. Это же самое обычное дело – дать судно раненому. Вы думаете, мне что, мне противно, что ли? Глупости какие.
– Думаю, что противно, – мрачно буркнул Поляков. – Вам противно дотронуться до меня.
Она мотнула головой. Стояла молча, прижимая к себе дурацкую посудину, как… как что-то дорогое.
– Оставьте его, – устало сказал Поляков. – Я сам. А вы лучше пойдите принесите цветы.
– Я… я только завтра смогу, – пробормотала Ольга.
– Почему?
– Ну… так. Дел много.
И Ольга решительно шагнула к Полякову, приподняла за бедра, чуть повернула, просунула под него судно и уже собралась откинуть и одеяло, но Поляков вцепился в него, как… ну, видимо, как утопающий в соломинку, другого слова не подберешь.
– Дальше я сам. Вы уйдите пока! Пожалуйста!
Ольга кивнула:
– Я за водой. Умыться вам.
– Ладно.
«Карты, – говорил дядя Гриша. – Мы карты. Нас тасует судьба. Как хочет тасует!»
«И правда, – думал Поляков, лежа на судне, согнув ноги в коленях. – Бубновая дама, трефовый король! А между ними – червовая девятка. Вот такой расклад вышел…»
Ольга вернулась, судно убрала, почти не коснувшись Полякова, потом присела рядом и осторожно обтерла его лицо краем влажного полотенца.
– Вам нужно побриться. У нас есть санитар, который это очень ловко делает. Он раньше парикмахером служил. Хотите, позову? – робко спросила она.
Поляков провел ладонью по лицу. Шелестело, шуршало, но уже не кололось.
– Жуть… ох, я бородатый, как старый дед… да, позовите санитара.
– Завтрак! – зычно выкрикнул кто-то. – Разбирайте миски, товарищи офицеры!
Появилась другая девушка, беленькая, славненькая такая:
– Я к вам, товарищ майор. Кушать будем? Оль, а ты убери, пожалуйста, там за младшим лейтенантом, ну, за новеньким. Ему что-то худо. Рвет его.
Ольга вышла молча, не взглянув больше на Полякова.
А он вдруг подумал: «Если бы ее мать не пошла тогда на Петропавловское кладбище, Ольга сейчас не урильники бы разносила, не блевотину бы вытирала. И правда, работала бы в школе. Историком была бы. Она бы вышла замуж, очень может быть, за того самого летчика, который, очень может быть, и выстрелил мне в спину… А я бы не понял… я бы до сих пор не знал, что она для меня значит! Что она для меня значит – всё! А я для нее? Если принесет герани сегодня, то…»
Он и сам не мог бы сказать, что такое – «то».
День тянулся.
Герани не появились. Ольга больше к нему не заглядывала. Приходила другая санитарка – немолодая изможденная татарка Земфира.
Поляков все ждал, а герани все не было.
Вот и теперь, когда пришел Храмов и начал донимать его опасными беседами, он то и дело косился на тумбочку, как будто надеялся, что герани там каким-то образом возникнут.
Напрасно!
Между тем Валечка Евсеева со страшной скоростью, раскрасневшись, бегала по всем четырем этажам госпиталя, заглядывала во все закоулки и смотрела на все подоконники. Наконец в столовой «для ходячих» на третьем этаже она нашла то, что искала: куст герани, щедро усыпанный пышными белыми гроздьями.
Кинулась к нему и, пользуясь тем, что рядом никого не было, быстренько обломала все цветущие ветки до последней. Неподалеку стоял мусорный бак. Очень кстати пришелся!
Валентина отряхнула руки, да еще и о халат вытерла – ей не нравился запах цветов! – пошла вниз по лестнице. И вдруг до нее дошло, что в столовой герани были только белые, а в палате Полякова – и белые, и красные, и розовые.
Она так и встала как вкопанная от изумления.
Валентина вернулась, на всякий случай снова обошла каждый кабинет, взглянула на каждый подоконник. Никаких гераней!
– Так она что, из дому их притащила? – изумленно проговорила вслух Валентина. – С ума сойти…
