отвалилась – не выдержал-таки портфель испытаний этого вечера!), подобрал выкатившуюся банку с тушенкой, вручил все добро тете Любе – и поспешил на улицу вслед за Ольгой.
И почти тотчас наткнулся на нее. Она стояла на крылечке, вцепившись в дверь подъезда, и мелко-мелко всхлипывала.
– Ну? Посмотрела, что там и как? – спросил Шумилов.
– Нет, – проскулила Ольга. – Мне страшно!
– Ладно, стой тут, я сам посмотрю.
Шумилов осторожно спустился с крыльца и, крепко ступая по наледям своими собственноручно и очень прочно подшитыми валенками, двинулся к подворотне, зачем-то высоко поднимая ноги.
Ольга как застыла на крыльце, так и стояла.
Шумилов сунул нос в подворотню и потоптался с ноги на ногу, вытягивая шею, словно пытаясь привыкнуть к темноте.
– Темнотища какая, – проворчал он. – Ни зги не видать.
И принялся шарить по карманам.
«Странно, – подумала Ольга. – А когда я там была, все было так хорошо видно! Я легко могла разглядеть его лицо. И выражение глаз… Или мне казалось? Нет, его глаза я видела, точно…»
Шумилов наконец достал спичечный коробок – великую драгоценность в военное лихолетье! И осторожно чиркнул спичкой.
Поднял ее повыше, вытянул руку, пытаясь осветить подворотню как можно глубже, но спичка погасла.
– Ой, – испуганно пробормотал Шумилов. – Мерещится мне, что ли?
– Что, что мерещится?! – испуганно, громким шепотом спросила Ольга.
– И впрямь лежит кто-то. Не ошиблась Любовь Гордеевна!
– Нет! – вскрикнула Ольга.
– Говорю тебе, лежит! – прошипел обиженный ее недоверием Шумилов. – И аккурат возле стены, где ту девушку убили. Помнишь, еще в 38-м? Ну, тебе ту историю лучше знать! – напомнил он Ольге, что в ее присутствии Верин убил незнакомую девушку пять лет тому назад.
В голосе Шумилова звучал намек, мол, тогда убийство при тебе произошло – значит, и теперь ты в стороне не должна оставаться. Опять же – санитарка. Какой-никакой, а все ж медицинский работник. Должна пойти поглядеть. А вдруг человек, который там лежит, еще жив?
– Ну что? – громким шепотом спросила тетя Люба, высовываясь из двери за спиной Ольги. – Живой там есть кто? Пойти звонить, что ли? Милицию вызывать или «Скорую»?
– Без милиции, кажись, тут не обойтись, – опасливо сказал Шумилов, вглядываясь в темноту. – Вроде как погоны блестят… или мерещится мне… Ну что ж за место такое проклятое, а?!
Ольга наконец-то решилась сойти с крыльца и медленно двинулась по двору.
– Оля, стой! – панически взвизгнула тетя Люба.
Но Ольга уже вошла в подворотню и присела над человеком, лежащим в сугробе вниз лицом. Тронула его за спину – рука мигом стала влажной от крови.
Ольга ахнула, рывком перевернула человека, уставилась в его облепленное снегом лицо.
Глаза Полякова были закрыты.
Ольга медленно зажмурилась, потом резко распахнула глаза, словно надеясь, что Поляков тоже откроет их.
Напрасно надеялась…
Она протянула руку и осторожно провела пальцами по его лицу, счищая снег. Щека была холодна, как лед. Но крепко сомкнутые губы чуточку дрогнули, когда Ольга коснулась их пальцами. Легкое, едва уловимое касание…
– Он жив, – прошептала Ольга. – Он жив.
Хосе убил свою Кармен в заснеженном лесу…
Сашка-парикмахер закинул голову Клавки назад, перерезал горло той же сточенной, но острой золингеновской бритвой – своим величайшим сокровищем! – которой брил щеки желающим в парикмахерской Пезмога (как расконвоированный, он имел право ходить из зоны в поселок в любое время дня), сунул бритву в снег, очистив лезвие, потом еще обтер полой ватника и сложил, спрятал в карман. Вернулся в бригаду и сел, бледный, около костра.
Перерыв кончился. Конвойный равнодушно поглядел на Сашу. Он видел, как к этому зэку прибежала девка, с которой тот хороводился, девка из женской бригады, обрубавшей сучья, а потом они вместе удалились в лесок. Дело привычное, начальство смотрело на такие штучки-дрючки снисходительно, сквозь пальцы. Посмотрел сквозь пальцы и конвойный.
Клавки хватилась Надя-Кобел, бригадирша, причем хватилась довольно скоро: обрубщицы сучьев шли с двух сторон поваленных лиственниц и сосен, параллельно, а тут посмотрела Надя – с одной стороны лежат голые стволы, а с другой – все в сучьях да ветках. Надя огляделась, вернулась к тому месту, оттуда бригада начала двигаться после перерыва, – Клавкин топорик так и торчал, воткнутый в ствол…
– Нюрка! – окликнула бригадирша Клавкину напарницу. – Где наша Кармен?
С легкой руки Александры Клавку называли только так.
