двойку сразу и примечаете?» А если не сказал, то непременно так подумал.
– Вам, я думаю, Иван Никодимович много помогал? – спросил Шурка.
– Сказать по правде, ни одна душа в редакции «Энского листка» даже не подозревает о нашем расследовании, – проговорил Охтин. – Слишком уж большое значение имеет сохранение абсолютной тайны. Не знает никто и ничего! За исключением вас, господин Русанов.
– А мне такая честь за что? – удивился Шурка.
– Да ведь не кто иной, как вы, обратили наше внимание на объявления, на цифру два, на несообразности в адресах – именно вы изначально сделали их подозрительными для меня. Будь вы в компании Кандыбина, то вряд ли стали бы делать это. Кроме того, убийца Кандыбина дважды покушался на вашу жизнь.
– Может быть, даже трижды, – пробормотал Шурка.
Охтин и Смольников разом к нему обернулись:
– Вы о чем?
Шурка, вздыхая и запинаясь, страдая от того, что так бестолково многословен, поведал обо всех своих сормовских приключениях: о пролетарии-провокаторе, о тощей бабе, о продавце воды, фармазонке – ну и, само собой, о девушке-спасительнице.
Смольников сидел, подпершись рукой, со странным вниманием разглядывая свой стол, как если бы никогда в жизни его не видел, и только иногда исподлобья взглядывал на Шурку. Глаза у него были непроглядно черны, ничего в них не различишь!
Зато глаза Охтина...
– Вы что, Русанов, с ума сошли? – просто-таки зашипел он. – Это уже сколько дней прошло! Почему вы нам ничего не рассказали?
– Да ведь со мной ничего не случилось...
– А с теми людьми, которых провокаторы ведут на уголовное преступление, на убийство? С ними ведь все, что угодно, может случиться! Сколько их уже арестовано, сколько изувечено в драках, которые сейчас беспрестанно вспыхивают на месте бунтов! Вы должны, обязаны были сообщить нам о провокаторах, описать их подробнейшим образом! Этой своей... как ее... прекрасной полячке, конечно, обо всех сормовских приключениях поведали?
Шурка не стал опускаться до вранья, вообще говорить ничего не стал – просто кивнул.
– Нет на свете царицы краше польской девицы, – усмехнулся Смольников. – Или все же наоборот: нет на свете девицы краше польской царицы? Знаете, никогда не мог почему-то толком запомнить эту строчку. По мне, хоть так ее читай, хоть этак, все равно...
– Можно вас попросить, господин Русанов, чтобы вы хотя бы о нашем сегодняшнем разговоре ей не разболтали, а? – сокрушенно проговорил Охтин. – Вот такая у меня к вам дружеская просьба.
– Да вы что? – пробормотал Шурка, чувствуя, что бледнеет. – Вы ее подозревать... подозревать ее вздумали?
– Успокойтесь, молодой человек, никто даму вашего сердца не подозревает, и в мыслях такого нет, – прихлопнул ладонью Смольников, как бы придавив этим жестом взрыв Шуркиного негодования. – Однако то, что в компании с Мурзиком и Кандыбиным работает некая особа дамского пола, отрицать невозможно. Вспомните – часть шифровок-объявлений была переписана женским почерком.
– А что, если именно девушка, которая заходила в дом на Спасской, которая появилась потом в ночлежке и в Сормове?
– Спасительница ваша? – уточнил Смольников.
– Ну да! Все-таки она не зря в том доме мелькнула!
– Думаю, связь тут есть, – согласился Охтин. – Безусловно, cherchez la femme! Ведь в объявлениях кое- где мелькала некая m-lle Pora. Меня сразу ее имя зацепило: по-русски очень уж выразительно звучало это слово –
– Погодите! – ужаснулся Шурка. – Значит, подозрительные объявления продолжают поступать? Но ведь Кандыбина уже нет в живых. Откуда ж они берутся? Или у него есть сообщник в редакции?
– Да ведь объявления любой и каждый в контору «Листка» может принести, совсем не обязательно... – начал было Охтин, однако тут за дверью пронесся топот и в кабинет заглянул возбужденный, раскрасневшийся человек, по виду похожий на подгулявшего мастерового.
– Извините великодушно, ваше превосходительство, – задыхаясь, произнес он, – я ищу господина Охтина. Дозвольте к нему обратиться!
– Давайте, обращайтесь, Калистратов, – кивнул Смольников. – Дело, надо думать, не для посторонних ушей? – Мужчина кивнул, глядя виновато. – Тогда посекретничайте в коридоре.
Охтин вышел к Калистратову, но через минуту ввалился назад, и глаза у него были... Лучше не смотреть в эти глаза!
– Не до секретов, ваше превосходительство! Только что на Ивановском съезде найден труп актера Грачевского. Он шел к себе домой, на Рождественку, но... Убит ножом в спину...
– Ножом! – так и вскинулся Смольников.
– Так точно, – с трудом выговорил Охтин. – Нож остался в ране.
Шурка не мог ничего сказать, ни слова. Грачевский убит... Только что он был у него в редакции, и вот уже...
– Тот самый, что ли, нож? – спросил Смольников.
– Так точно, – повторил Охтин. – С буквой «М» на рукояти.
– Таким образом, – сказал Смольников после паузы, – даже если у нас оставались какие-то сомнения относительно появления Мурзика, теперь они исчезли. И насчет объявлений мамзель Пора...
Охтин кивнул.
– Значит, так, Русанов, – сказал начальник сыскного отделения, – приготовьтесь к тому, что на некоторое время вам почти не придется оставаться одному. Домой вы не поедете, будете ночевать здесь. Пошлем агента за необходимыми вещами и за едой. Колесников съездит, распорядитесь, Григорий Алексеевич. А вы, Русанов, ни шагу за дверь без сопровождения! Понятно?
– Вы что? – вытаращился Шурка. – А работа?! И вообще... Я не пойму, чего вы боитесь?
– На работу и «вообще» – только в компании охраны, – железным голосом сказал Смольников. – А насчет того, чего я боюсь... Я боюсь и ненавижу присутствовать на похоронах тех, кого хорошо знал и к кому испытываю, с позволения сказать, глубокое душевное расположение. Боюсь и ненавижу!
Когда Марина вернулась от больного, Сяо-лю сообщила ей, что приходил доктор Ждановский и просил кое-что передать. Звучало это так:
– Рызая доктора приходи, говори – посезавтра уезай буди. Посезавтра!
– Послезавтра? – переспросила Марина. – Точно? Ты ничего не перепутала? А то смотри мне!
Сяо-лю поглядела исподлобья: мадама Маринка в последнее время стала такая злая, такая грубая... на Павлисика совсем не обращает внимания, все время бегает по больным, приносит деньги, но на еду тратит мало, только чтобы с голоду не умереть. Копит она деньги, а для чего? С Сяо-лю не разговаривает, а рычит так, словно вот-вот ударит. Ее будто подменили с тех пор, как она бегала на кладбище на свидания к доброму капитана, который убил хунхуза... Сяо-лю как-то подсмотрела за хозяйкой и порадовалась ее счастью. Но эти встречи не принесли счастья мадаме Маринке, нет, не принесли!
