– Ничего, – выдохнул слабо.
– Ничего, – согласился стрелявший, и Женя, взглянув в его сторону, увидела, что он, не опуская пистолета, наблюдает за ними. – Перевяжи его.
Это, разумеется, относилось к ней, но Женя так изумилась, что начала растерянно оглядываться.
Очень мило! Подстрелить человека, чтобы… Точно так Олег сказал Cалаге…
Ладно, все эмоции после. Она осторожно высвободила руку Грушина из плаща, потом – к сожалению, менее осторожно – из пуловера.
– Извини, – прошептала испуганно, увидев, как опять потемнели от расширившихся зрачков глаза. – Сейчас, сейчас!
Грушин зажмурился.
К счастью, у рубашки были короткие рукава, ничего больше не надо снимать. Женя сделала жгут из пояса плаща, и кровь сразу остановилась. Носовым платком, мгновенно промокшим, отерла вокруг раны. К счастью, пуля прошла навылет, но задета кость или нет, трудно сказать. Точно так же трудно сказать, имеет ли это вообще какое-нибудь значение… на будущее.
Но пока главное – перевязать. Чем?
Подумав минуту, сняла куртку, свитерок и содрала с себя белую футболку. Ее не заботило, что она раздевается перед этим… мужчиной. Думала только о том, что хорошо – футболка белая и совершенно чистая. Надкусила, рванула раз, другой – получилась отличная повязка, которой Женя и обмотала руку Грушина как могла туго, после чего ослабила жгут.
Грушин медленно поднял веки, опять дрогнул губами:
– Ничего, ничего.
Женя натянула свитер, а курточкой прикрыла Грушина: сейчас его будет морозить от потери крови. Хорошо бы ему горячего крепкого чая, но это вряд ли…
Она подтыкала куртку вокруг Грушина как могла тщательнее, пытаясь не то что выиграть время, но сосредоточиться с помощью этих медленных движений. Было страшно посмотреть в сторону, и не только потому, что там маячило жуткое пятно этого лица.
Инвалидная коляска, а в ней… неужели Аделаида? Господи, что же с ней сделалось? Неужто сбылось то, чего она боялась больше всего на свете? Трудно поверить, это ведь какая-то старушонка. Ничего не осталось от той эффектной красавицы, которая когда-то поразила воображение…
– Все? – спросил убийца. – Закончила? Встань и отойди от него.
В кино или в романе гордая героиня (герой) непременно взвилась бы: «Мы с вами на брудершафт не пили!» («Мы с вами гусей не пасли!», «Как смеешь мне тыкать, свинья!» – нужное подчеркнуть). Женя повиновалась молча, единственное, на что осмелилась, – это взглянуть на Аделаиду. Та все еще сидела сгорбившись, закрыв лицо руками. Да что же он с ней сделал?!
Взгляд скользнул выше, глаза встретились с глазами убийцы.
– Узнала меня? – спросил он.
Левый угол рта оставался неподвижным, а правый и вообще вся правая сторона лица жили нормальной жизнью. Половина яркого, красивого лица. Все, что ему оставили.
– Вижу, узнала. Часто встречаемся, а? Бродим по свету друг за дружкой.
Похоже, он решил сменить меч на орало? В смысле перестрелку на переговоры. Женю вдруг заколотило изнутри – но не от страха, уж вроде невозможно испугаться сильнее, а от сдавленного, совершенно несвоевременного смеха. Орать – по-старославянски «пахать», омоним
Трясет все сильнее. Похоже, начинается истерика. Не попросить ли убийцу дать ей пощечину, чтобы успокоить? Правда, есть риск, что роль надежного успокоительного может сыграть пуля. Тут она перехватила затравленный взгляд Аделаиды, которая одним глазком выглядывала из-под пледа, – и внезапный всплеск стыда сыграл роль этой отрезвляющей пощечины.
– Вы здесь давно? – спросила негромко – боялась, сорвется голос. И не нашла в себе сил тоже перейти на «ты».
Ничего себе – светский разговор начался. Кто же из них провозгласит: «Отличная погода сегодня, не правда ли?»
– Не так чтобы, – сказал убийца, – час, может быть, чуть больше.
Час… Ну конечно! О том, что Аделаида скрывается на Солохиной горе, он узнал практически одновременно с Женей, но не стал терять времени – в отличие от нее и всех остальных. А они потратили не меньше получаса на болтовню с Иваном Ивановичем Охотниковым – тем, другим, не этим! – на разговоры в машине. Но если бы не точили лясы с вахтером, то не узнали бы, кто убийца. А вот где и впрямь было потеряно время – и не только время, вообще все было потеряно! – так это во время Жениных переодеваний.
И вдруг сердце заколотилось так, что ей стало трудно дышать. Загорелись щеки – она прижала к ним ледяные ладони, заодно пытаясь скрыть эту безудержную, сумасшедшую улыбку, которую не смогли сдержать губы.
Нет! Не все потеряно! Слава богу, слава богу, что вернулся Лев, что произошло это несчастье, изломавшее всю жизнь. Все, что ни делается, делается к лучшему, и это святая правда. Потому что именно из-за возвращения Льва Олег не поехал сюда. И теперь, даже если их с Грушиным убьют, Олег останется жив! Он останется жив.
Может быть, это было противоестественно, может быть, даже ненормально, однако Женя ощутила вдруг такое облегчение, что ее шатнуло к стене. Еще немного – сползла бы на подкосившихся ногах и простерлась рядом с Грушиным. И в ту же минуту силы вернулись – забилось в груди что-то, напоминающее
