Работал манеж до восьми вечера. Женя не поленилась подождать час, чтобы понаблюдать, как обе молоденькие тренерши, сцепившись под ручку, бегут по извилистым горкам Высокова, мимо кладбища, мимо церкви, мимо утонувших в садах домишек, к автобусной остановке. Здесь подружки расстались, наскоро чмокнувшись в щечки. Лиза уехала на девятнадцатом, Маша осталась ждать сорок седьмого. Из чисто эгоистических соображений (сорок седьмой был и ее маршрутом) Евгения тоже осталась. Однако она сделала ставку не на ту лошадку: Маша доехала до вокзала, а там чуть ли не бегом бросилась к электричке на Тарасиху.
«Может быть, они встречаются на природе? – мелькнула мысль. – Климов приезжает на «Форде Мустанг», а Маша, для конспирации, на электричке? Нет, уж больно сложно. И не по-джентльменски. Да и времени почти девять. Ночь любви на даче, что ли? Но в анонимке об этом и речи не было, там живописалась именно манежная любовь. В закутках спортзала, на трибунах. И всякая такая иппоромантика».
Вопрос снялся просто: бросив прощальный взгляд вслед электричке, Евгения вернулась в вокзал и, кое-как сладив с автоматом, набрала домашний номер Климова.
– Алло! – сразу схватил он трубку. – Алло! Ничего не слышно! Лера, Лера, если это ты, перезвони, я ничего не слышу!
«Вот те на, – подумала Женя, осторожно вешая трубку. – Климов-то какой добропорядочный супруг оказался, с ума сойти! Сидит дома, караулит звонок родной жены. Может быть, конечно, он не один. Может быть, Лиза где-нибудь пересела на другой маршрут, приехала в Кузнечиху к любовнику и теперь, свернувшись рядом с ним на постели, хихикает его актерству? Или угрюмо, ревниво вслушивается: а вдруг это не игра?
Не проходит. Климовы жили с матерью Валерии и двумя детьми. Разве что семейство на даче и у Сергея Владимировича развязаны руки?» Евгения подумала-подумала и опять набрала климовский телефон.
На сей раз зазвучал голос немолодой женщины:
– Алло?
– Льва позовите, пожалуйста! – бухнула Женя первое, что пришло в голову.
– Какого Льва? Вы куда звоните? – испугалась климовская теща.
– Бенгальского. В зоопарк, – уныло ответила Евгения на оба вопроса, вешая трубку и думая, что зря Грушин ее все-таки не уволил! Одно из основных этических правил разработки возможного адюльтера – без согласования с заказчиком не провоцировать и не усугублять ситуацию. А Евгения только что обошла это правило, даже не чихнув. Обскакала, можно сказать, если использовать актуальную терминологию. Тещи и жены очень болезненно воспринимают такие вот анонимные звоночки. И глупо, глупо-то как! Нет бы спросить: это магазин, больница, морг, в конце концов, позвать к телефону какую-нибудь Марь-Ванну, Костю, Петю, Сережу… Нет, Сережу нельзя, Сережа – это Климов. Да кого угодно! Но Льва, главное! У кого что болит, тот про то и говорит, это ясно. Но если теща Климова наслышана про анонимку или в чем-то когда-то подозревала зятя (а тещи зятьев подозревают беспрестанно), сейчас она насторожилась. И если Климов, к примеру, не появится завтра в манеже, Евгения будет знать, кто в этом виноват.
Но не теща. Она сама!
«То, что людям известно о смерти, немного смягчается для них тем, чего они не знают о ней; неопределенность времени прихода ее несколько походит на бесконечность.
Природа дала нам возможность не думать о смерти, потому что, если бы мы о ней думали, то всю жизнь пребывали в оцепенении страха».
Одно было хорошо – день кончался. До одиннадцати, когда Евгения обычно ложилась спать, оставалось всего ничего. То есть недолго ей пребывать в состоянии уныния и презрения к себе. А утро вечера мудренее, так уж испокон веков ведется.
Сейчас что-нибудь съесть. Потом под душ – и обязательно помыть голову. От этого всегда становится легче.
Телефон зазвонил, когда она сидела в ванне и облегчение еще не наступило.
Эмма поинтересовалась самочувствием.
– Все нормально, только очень устала, – ответила Женя, мысленно проклиная себя за то, что поставила аппарат в ванной (чтобы, не дай бог, не пропустить Левушкиного звонка, но самое смешное, что ни разу ей не пришлось разговаривать с ним отсюда!), что сняла трубку, что спорола глупость с Климовым, что вернулась в Нижний Новгород, что вообще родилась на свет.
– Ладно, спи, – на диво быстро отстала Эмма. – Да, вот еще! Ты, когда у Грушина была, ничего с его стола не прихватила ненароком?
– Привет, – усмехнулась Евгения, – на добрую память, что ли?
– Тебе лучше знать. Пропала какая-то бумажонка, сам небось засунул знаешь куда, а со всех скальп снимал. Ну ладно, до утра.
– А какая бумага-то? – из вежливости спросила Женя, но опоздала: Эмма уже повесила трубку.
Она вытиралась, когда телефон зазвонил снова. Рванула трубку… нет, Грушин!
– Как дела?
– Пока ничего конкретного, – осторожно ответила Женя. – Объект очень осмотрителен. Девушку я вообще затрудняюсь вычислить.
– Ну, не теряйся там, – удивительно миролюбиво посоветовал Грушин. – Кстати, я тут поговорил со своим дружком из милиции насчет Неборсина. Помнишь еще такого?
– Как не помнить? – вздохнула Женя, покачав головой: ну и шуточки у начальника! Барбос!
– У них есть совершенно определенная версия насчет каких-то автозаводских разборок. Что-то там с дочерними и дилерскими фирмами. Похоже, обычная история: не поделили денежки. Так что не дергайся, тебя не будут вызывать.
– Да я и не особенно дергаюсь, – с искренним облегчением ответила Женя. – Спасибо тебе
