свободы! Бросить все и умчаться далеко-далеко!
– Предлагаю закончить этот разговор! – послышался раздраженный голос, и Шурка аж подскочил.
Отец вышел из кабинета аршинными шагами:
– Даня! Проводите господина Аксакова!
Эх...
Шурка конфузливо отвернулся к спинке дивана.
Ему всегда было тяжело видеть людей в неловком положении, а уж Митьку-то Аксакова, которого он всю жизнь знал и который был совсем даже неплохим человеком... Что это его вдруг разобрало, надумал к Сашке посвататься? Ну ладно, давно был влюблен, ну так и что? Мало ли кто в кого влюблен был в детстве. А теперь Митька вроде бы считался женихом Вари Савельевой. Полная неразбериха!
Отец взбесился. Оно и понятно: Савельев – его старинный друг. Тетя Оля, конечно, немедленно начала рыдать. Сашка вроде бы тоже не в восторге от сватовства: сидит бледная, несчастная, смотрит на Дмитрия с какой-то опаской. Неужели решила, что он ее силком под венец потащит? Да отец не позволит, ясно же.
Выбежал, машет руками:
– Уходите! Вон отсюда! Даня! Проводите!
Затренькал дверной колокольчик.
– Очень мило, – всхлипнула тетя Оля. – Наверное, нижние соседи пришли ругаться, что так шумим.
Вот-вот, устало подумал Шурка, и от этого я тоже хочу сбежать, от вечного заискивания перед нижними соседями: чтобы не нашуметь, не крикнуть лишний раз, не поиграть громко на рояле, не промчаться в галопе, не пропрыгать в полечке, боже упаси!
Дверь открылась, кто-то засмеялся свежим, живым, незнакомым смехом... Не похоже на соседку, вдову статского советника, надоедливую брюзгу.
Вбежала Даня – глаза по пятаку:
– К вам госпожа Шатилова.
Даня еще не привыкла, что появилась новая родственница. Шурка тоже не привык.
Стоп, что такое? Вошел почему-то мальчишка в курточке рассыльного... Ого, какая огромная коробка! Вот это торт! «Arc-en-ciel» – надпись на коробке. Бисквитный, с жидким ромовым кремом, знаменитый торт из французской кондитерской. Дорогой... Шурка его даже не пробовал никогда. Розовый бант размером чуть ли не с саму коробку... А вот и госпожа Шатилова с букетом, конечно же, розовых роз:
– Добрый вечер, мои дорогие!
Так и сияет улыбкой напомаженных губ, хотя глаза не улыбаются. Грустные глаза... Нет, просто холодные.
– Даня, ставьте самовар. Я хочу напроситься к вам на чай. Не прогоните? Я так по вас соскучилась! Никита уехал в Петербург, дети еще не вернулись из Москвы, я одна, совершенно одна... Умираю с тоски! Олечка, в воду для роз нужно непременно бросить аспирин. Вы слышали, что у нас произошло? Сбежал доктор – ну, сормовский заводской врач, Туманский. Вы его должны помнить, Константин, он для вас какие- то там бумаги писал. Для вашего процесса, помните?
– Конечно, – неприветливо буркнул отец.
Шурке стало смешно. Отец тетю Лиду терпеть не может. Впрочем, ей, кажется, на это наплевать. Вон полетела целоваться по кругу.
– Оленька, милая! – чмок-чмок. – Сашенька, моя прелесть! – чмок-чмок. – Шурик, ты подрос, мой хороший! – чмок-чмок. – Молодой человек...
Нет, около Аксакова тетушка приостановилась:
– Прошу прощения, мы не знакомы? Нет, я вас где-то видела... Вы бывали в Петербурге? Как мило, я тоже... Ах, я вспомнила, где видела вас!
Странно... Шурке показалось, или Митька Аксаков в самом деле позеленел?
– На весеннем балу в Дворянском собрании! Вы танцевали с Сашенькой, и я тогда еще подумала – какая прекрасная пара!
Ну вот, теперь позеленел отец... Буркнул что-то неприветливое...
А тетушка сообразительная-то какая:
– Ах, простите! Я, кажется, сказала что-то не то?
– Нет, ничего, – проскрипел отец. – Это господин Аксаков, Дмитрий Дмитриевич. Он уже... уходит.
– Ах, умоляю! – всплеснула руками тетушка Лидия. – Если я помешала вашему разговору... Нет-нет, я немедля покину вас. Я, собственно, зашла только на одну минутку, мне надо кое-что сказать вам, Константин. Мы не могли бы выйти с вами, например, в кабинет? Благодарю. Извините, господа. Это два слова, буквально два слова! Нет, вы не уходите, Дмитрий Дмитриевич, прошу вас, дождитесь меня!
Все-таки она странная, подумал Шурка. На минуточку? С таким тортом? Сама только что уверяла, будто приехала нарочно на чай...
Что-то тут нечисто, честное слово.
Ох, да не все ли ему, Шурке, равно?
Надоело! Все надоело! В горы! К морю, к ветру! В город Х., где живет отцов друг, Василий Васильев!
Или хотя бы в деревню, в Доримедонтово.
Все равно куда, только бы подальше отсюда!
– Что здесь происходит, Константин? – спросила Лидия, едва за ними закрылась дверь кабинета.
– Да ничего особенного, – буркнул Русанов, с неприязнью глядя на нее. Мелькнуло: «Они были одно лицо с Эвелиной! Как тяжело ее видеть!» – Обычное пошлое сватовство. Аксаков приехал просить Сашкиной руки.
– Да что ты? Какая прелесть! – воскликнула Лидия, захлопав в ладоши и с необыкновенной легкостью перейдя на радостях на «ты» со своим неприязненным beau-fre?re. – Ну так и что ж тут пошлого, скажи на милость?
– Пошло то, что сватовство его не имеет ни малейшего отношения к любви.
– Отчего ж ты так думаешь?
Она прошла вдоль тяжелых книжных шкафов, ведя пальцем по стеклам. Господи, сколько у него книг... И сколько пыли на стеклах! Экая безрукая у них Даня. А Олимпиада, старая курица, куда смотрит?!
– Оттого думаю, что знаю. – Русанов нервно схватил пресс-папье. – Сама посуди: Дмитрий до последнего времени считался женихом Вари Савельевой. Савельев – мой давний друг...
– Да, я помню эту фамилию, – невинно проговорила Лидия.
Невинно? Русанов глянул исподлобья, но ее лицо было спокойно. Нет, он чересчур подозрителен.
– Ну вот, давний, значит, друг. – Поставил пресс-папье, как бы закрепляя свои слова. – И Дмитрий был женихом его дочери. Но как только Игнатий Аверьянов подарил Сашке этот проклятый миллион, Дмитрий бросил Варю и явился просить руки Сашки. Ну и что ж такое его сватовство, как не пошлое искательство приданого?
– Не знаю, – пожала плечами Лидия. – А ты, значит, намерен отказать?
– Разумеется! – воскликнул Русанов. – Савельев – мой давний друг...
– Ты уже третий раз повторяешь, – перебила Лидия. – Но ведь не Савельев сватается к Сашке. И откуда ты знаешь, почему Дмитрий расстался с Варей? Может быть, они разлюбили друг друга, вот и все.
– Ну да, а он сразу Сашку полюбил! – саркастически хохотнул Русанов.
– Ты что же, полагаешь, в твою дочь нельзя влюбиться? – вскинула брови Лидия.
– Можно. В том-то и дело! Я хочу, чтобы ее полюбил порядочный, благородный человек, а не какой-то паркетный шаркун из пьесы Островского «Красавец-мужчина»!
«А также отчасти из романа Достоевского «Бесы», – подумала насмешливо Лидия. Однако лицо ее осталось серьезным, участливым, когда она продолжила разговор на ту же тему.
– А Саша-то как к нему относится? Может быть, она влюблена в него?
– Не смеши! – хмыкнул Русанов. – Что девчонки в ее возрасте могут понимать в любви? Сегодня – один, завтра – другой...
