- Ты кто, страдалец? Говори, не бойся, все ушли!
- Сын яйца. Яйца черепахи.
- И давно ты здесь?
- Некормлен трижды.
Характерный отсчет времени.
- И как ты думаешь, что с нами собираются делать?
- Засеять отрыжкой.
- Фу, черт! Все равно не понял. Объясни поподробнее.
- Обезьяна глупа, - вздохнул дымчатый хвостатик. - Яйцо расти. Обезьяна питать. Обезьяна протухнуть. Яйцо греться.
Его вдруг заколотило от ужаса прежде, чем память подсказала термин эндотрофное размножение. Комиксы-ужастики, будоражившие детское воображение на продолжении трех веков, вдруг начали приобретать кошмарную, осязаемую реальность. Хотя какая-то часть разума усиленно противилась этому, навязывая вариант бредового состояния (виртуальная реальность исключалась ввиду явного отсутствия цивилизации компьютерного уровня).
Юрг на всякий случай прикусил губу - стало больно. Нет, не сон. Но разум продолжал беспомощно, по- щенячьи тыркаться в поисках альтернативного варианта объяснения всего происходящего.
- Слушай, сын яйца черепахи, я совершенно запутался. Если вот эти красноглазые собираются откладывать яйца, то кто же они - выходит, женщины?
- Женщины - кто? - переспросил пленник, старательно выговаривая явно незнакомое слово.
- Ну вот эти, которые нас сцапали, - это самцы или самки?
- Самцы - непонятно. Самки - непонятно.
- О, черт... Отложим. Сейчас главное: как выпутаться из этой катавасии. Соображай, чей-то сын! Как нам спастись?
- Спастись никак.
И тут снова возникла надежда - на сей раз в форме поросячьего визга. Кто-то катился по боковому, невидимому для Юрга проходу, точно вышвырнутый пинком щенок, и непереводимо голосил. Впрочем, добравшись до пленников, он несколько раз хлестнул себя хвостом по бокам и уже вполне членораздельно пожаловался:
- Мало еды. Не покормили. Говорят - молод. Рыбье дерьмо.
Ага, до изысканных выражений цивилизация здесь уже поднялась.
- Молодой человек, - проговорил командор, прилагая все усилия к тому, чтобы голос звучал как только возможно убедительнее и проникновеннее. - Юрг добрый. Юрг тебя накормит. Накормит сытно.
Пушистое рыльце ткнулось в его плечо.
- Чем, чем?
- Вот что захочешь - то и получишь. Много-много.
- Где, где?
- У меня на животе коробочка... Нашел? Пальчики на лапках имеются? Вот и открой. Доставай, доставай, штука это тяжелая, но для получения еды совершенно необходимая... Так. Вот этот ствол... ну трубочка... палец, если угодно... Ага, понял. Направь прямо в потолок, и еда свалится сверху. Не валится? А, смотри: там видна красная кнопочка... Ягодка, если угодно. Нажимай! Сильнее!
Громыхнуло будь здоров - калибратор стоял на бронебойном разряде. Оставалось только надеяться, что в районе потолочного окна, осколки которого все еще продолжали сыпаться прямо на Юрга, никого из дружинников в этот момент не было. Поросячий визг взметнулся - и затих в том же направлении, откуда появился. И почти сразу же два голоса синхронно рявкнули:
- Командор, не стреляй! Свои!
- Где вас только черти носили, своих-то... - буркнул Юрг, уже не делая попыток освободиться собственными силами.
Встревоженные физиономии Дуза и Борба возникли в потолочной дыре, и Юрг уставился на них с таким восторгом, словно одна рожа принадлежала Венере Милосской, а другая - Сикстинской мадонне. Или наоборот - соображал он сейчас только в одном направлении.
- Да отвяжите вы меня, черт побери!
Джасперяне попрыгали сверху, как кузнечики.
- Если б не разряд - еще сутки проискали бы, - бормотал Флейж, перепиливая веревки. - Кругом заросли стеклянных метелок, даже Шоео не проползти... Готово!
- Десинтор мой поищите, он где-то на полу, - кинул командор, спуская ноги со своего гостеприимного ложа. - О дьявол, до чего же хочется вставить этим тварям здоровенный фитиль!
- За чем же дело стало? - осведомился Ких, да и на лицах остальных дружинников отразилась живейшая готовность посодействовать.
- Да не виноваты они, - вздохнул Юрг. - Угораздило ж их родиться яйцекладущими. Заскоки эволюции. Пошли отсюда.
Он поймал себя на том, что начал разговаривать фразами, состоящими только из двух слов.
- Да, чуть не забыл: этого, примолкшего, тоже развяжите.
Развязали.
- Все наверх!
На плотном песке, заляпанном стекловидными, уже застывшими натеками все, что осталось от прозрачных метелок, - освобожденный пленник показался совсем жалким. Сейчас было видно, что позвоночник у аборигенов плавно закруглялся, так что хвост торчал не сзади, а спереди, являя собой еще одну хватательную конечность. Правда, не у этой особи - дымчатый тушкан трясся всем тельцем, прижимая к груди что-то вроде растрепанной веревки; уши у него тоже висели, точно тряпочные.
- Скажи-ка нам на прощание, приятель, - обратился к нему Юрг, - есть ли на вашей земле еще такие же, как мы?
- Как вы. Есть, есть. Сколько угодно.
- Где?! - воскликнули сразу шесть голосов.
- Как - где? На деревьях.
М-да. Разведка, похоже, была закончена.
- Ну прощай, яйцекладущий, - сказал Юрг. - Желаю вам когда-нибудь дозреть до млекопитания. И держи уши торчком!
Тушкан перестал трястись и задышал тяжело, даже с каким-то жужжанием, словно гигантский шмель, готовящийся взлететь.
- Это вовсе и не уши! - выдал он гигантскую фразу и покраснел, как вареный рак.
X. Королевские сады
Почему каждый раз, когда он возвращается на Игуану, это происходит вечером? Совпадение?
- Где принцесса? - спросил он, отпрыгивая от спешащего с кувшином козьего молока серва, которого он едва не сбил с ног, появляясь на голубом ковре неувядаемого Бирюзового Дола.
- Ее высочество купается. - Эрм все больше входил в роль сенешаля.
- Где?
Эрм испуганно округлил глаза и поджал губы - спрашивать об этом кого-либо, кроме членов семейства, он уже считал неприличным.
Если и дальше так пойдет, то церемонность отношений в боевой дружине может помешать ее боеспособности. Да и вообще... Если бы он сейчас возвращался к себе в космодромную гостиницу, то прямо повалил бы в бар, собрал вокруг себя ребят и признался: ну, братцы, я ведь, честно говоря, наклал в скафандр под самый подвздошный клапан... Впрочем, Стамену он так и скажет.
Но тут разом отхлынуло все: и джасперянская галантность, и космодромное балагурство. Стамен. Каждый раз, когда он возвращался вечером от Стамена...
Он вылетел за двойные ворота, словно его несла неведомая на Земле всепроникающая сила джасперян. Начало просеки, коротенький перешеек, соединяющий почти отвесный конус горы, увенчанной Бирюзовым Долом, с плавно изгибающимся массивом протяженного острова - заросший кустами можжевелоподобного хвойника участок, уже окрещенный Загривком Игуаны. К морю можно было спуститься
