у окон и внимательно наблюдают за происходящим.
Сцены уместны в театре.
Виконт снова посмотрел на отца. Лорд Харгейт все еще наблюдал за Оливией, но сейчас на его лице появилось то выражение, которое он не мог не узнать.
Конечно, лорд Харгейт никогда не выставлял напоказ мыслей и чувств, но Бенедикт слишком хорошо понимал отца, а потому не мог ошибиться.
То же самое выражение присутствовало на лице его сиятельства на свадьбе Алистэра.
Его же можно было заметить и в тот день, когда Руперт привез из Египта свою будущую жену.
Точнее всего это выражение лица можно было определить словом «триумф».
И в прошлый, и в позапрошлый раз Бенедикт хорошо понимал причину и смысл горделивого довольства. Вопреки всем и всяческим препятствиям, к огромному облегчению графа, непутевые младшие сыновья женились на вполне подходящих девушках с более чем подходящим состоянием.
Но на этот раз лорд Ратборн растерялся: он впервые не мог понять, чем именно удовлетворен отец.
Пока Оливия отмокала в ванне, а горничная соскребала с нее несколько дюймов земли и грязи, Батшеба отправилась разыскивать лорда Харгейта, чтобы сказать, что в конечном итоге сможет обойтись без обещанных двадцати фунтов. Заодно она собиралась успокоить графа относительно судьбы старшего сына.
Слуги сказали, что лорд скорее всего уединился в готических руинах, расположенных на восточном берегу озера. Руины эти, возведенные в прошлом веке, были призваны придать парку меланхоличный вид и пробудить поэтические чувства.
Батшеба серьезно сомневалась в склонности лорда Харгейта к поэзии, но полагала, что для меланхолии у него имелось немало основательных поводов.
Она нашла графа созерцающим полуразрушенную оружейную башенку. Впрочем, он оказался не настолько погружен в размышления, чтобы не услышать ее шагов.
Лорд Харгейт повернулся и кивнул.
– Миссис Уингейт, – констатировал он без тени удивления. Впрочем, как известно, достойный джентльмен слыл признанным мастером скрывать истинные чувства под непроницаемой маской. – Полагаю, вы явились, чтобы сообщить, что освободили моего сына из сетей неотразимого обаяния и что вскоре избавите всех нас от своего великолепного присутствия.
Батшеба остановилась.
– Да, так оно и есть.
Она спокойно и сдержанно рассказала, что дала Ратборну две недели на размышления.
Известие тоже не вызвало заметной реакции.
– Уверена, что за две недели вам и другим членам семьи удастся объяснить ему ошибку.
– Думаю, ничего не получится, – возразил Харгейт.
– Разумеется, сможете, – заверила Батшеба. – Лорд Ратборн так привязан к близким! Но существует и еще одно важное обстоятельство: что бы ни говорил виконт, уверена, что и парламентская деятельность, и филантропия доставляют ему огромное удовлетворение. Без этих сторон жизни он будет скучать. Ваш сын – хороший человек, лорд Харгейт. Он не бездельник и не распутник, как многие, и сможет принести Англии огромную пользу. Перед ним открывается благородная карьера. Он знает это. Необходимо лишь напомнить – пока меня не будет рядом. Я целиком и полностью рассчитываю на ваше влияние, сэр. Все твердят, что вы – один из самых могущественных людей Англии. Две недели – вполне достаточный срок, чтобы вернуть сына на путь истины.
– Сомневаюсь, – возразил лорд Харгейт. – Но вот он идет. Сейчас проверим, чего стоит мое хваленое могущество.
Батшеба обернулась. По аллее стремительно шагал Ратборн. Он был без шляпы, и октябрьский ветер нещадно трепал темные кудри. Как только виконт подошел ближе, стало заметно, что шейный платок повязан криво, а одна из пуговиц на сюртуке не застегнута.
– Надеюсь, вы не думали, что он не сможет предугадать ваш следующий шаг, – произнес Харгейт. – Бенедикт – опытный политик. Больше того, он всегда интересовался сыщиками.
– Что, миссис Уингейт опять решила меня бросить? – обратился Бенедикт к отцу. – Леди только и делает, что бросает меня и прощается навсегда. Видишь ли, таким способом она выражает привязанность. А еще любит похищать мой бумажник и одежду.
– Всего лишь хотела успокоить графа, – попыталась оправдаться Батшеба. – Ведь ясно, что он всю ночь глаз не сомкнул.
– А все потому, что вместе с сообщниками осуществлял план заговора, – пояснил Ратборн.
– Какого заговора? – не поняла Батшеба.
– Милая девочка, ты же происходишь из рода завзятых мошенников и лжецов, – снисходительно произнес Ратборн. – Так неужели не можешь распознать откровенное надувательство?
Батшеба ничего не понимала и не подозревала подвоха.
Перевела взгляд с Бенедикта на лорда Харгейта.
«Можно подумать, на лице отца отразятся мысли, – сказал себе Бенедикт. – С таким же успехом она могла обратиться за разъяснением к руинам за спиной. Могла попытаться отгадать, о чем думает кирпич».
– Прекрасно понимаю, что недавняя сцена на террасе была всего лишь мистификацией, – произнес
