Лакеи, шедшие в арьергарде, переместились в авангард.
Вот и мой маленький Лис, как я его люблю еще с детства!
Когда мы дошли до берега, лилльский палач, опять в плаще и маске, начал связывать мне руки и ноги. Мушкетеры ждали, слуг отослали назад, чтобы посторонних сейчас не было.
Теперь мне предстояла самая сложная в жизни задача. И сделать ее надо было грамотно.
– Вы подлые, вы презренные убийцы! – завопила я. – Вас собралось десятеро, чтобы убить одну женщину! Берегитесь! Если мне не придут на помощь, то за меня отомстят!
– Вы не женщина, – холодно бросил граф де Ла Фер. – Вы не принадлежите к человеческому роду. Вы демон, вырвавшийся из ада, и мы заставим Вас вернуться на свое место.
– О, добродетельные господа, – разнесся над несущей воды рекой мой крик. – Имейте в виду, что тот, кто тронет волосок на моей голове, в свою очередь будет убийцей!
Мушкетеры дружно взглянули на человека в красном.
– Палач может убивать и не быть при этом убийцей, – как всегда безупречно логично ответил Жерар. – Он последний судья и только. Nachrichter, как говорят наши соседи-немцы.
Мужчины внимательно смотрели, как он стягивает веревку на моих ногах.
– Но если я виновна, если я совершила преступления, в которых Вы меня обвиняете, – прорычала я, – то отведите меня в суд! Вы ведь не судьи, чтобы судить меня и выносить мне приговор!
– Я предлагал Вам Тайберн, – оттер цлечом Атоса и выступил вперед дорогой брат. – Отчего же Вы не захотели?
– Потому что я не хочу умирать! – объяснила я ему и пообещала: – Я поступлю в монастырь, я сделаюсь монахиней.
Жерару, видимо, не нравилось то время, когда я воспитывалась в монастыре.
– Вы уже были в монастыре, – прогудел он, – и ушли оттуда, чтобы погубить моего брата.
Надо сказать, затянул он на мне путы на совесть – я не смогла встать и упала.
Жерар поднял меня, чтобы нести к лодке. Но, по-моему, я еще недостаточно вымотала своих палачей. Мне нужна хоть капля раскаяния с их стороны.
– Ах, боже мой, боже мой! – зашлась я в крике. – Неужели Вы хотите меня утопить?..
Первым не выдержал д'Артаньян. Он заткнул уши ладонями, повернулся к реке спиной и уселся на пень.
– Я не могу видеть это ужасное зрелище! – простонал он. – Я не могу допустить, чтобы эта женщина умерла таким образом!
Напомнить тебе, мальчик, с чего началось это захватывающее приключение?
– Д'Артаньян! Д'Артаньян! – кричала я исступленно. – Вспомни, что я любила тебя!
Гасконец встал и шагнул ко мне. Неужели спасет?
Дорогой супруг, в отличие от д'Артаньяна, забыл, с каким восторгом он приходил ко мне в спальню по ночам, поэтому он выхватил шпагу и загородил гасконцу дорогу.
– Если Вы сделаете еще один шаг, д'Артаньян, – слетела с него обычная невозмутимость, – мы скрестим шпаги!
Д'Артаньян упал на колени, губы его беззвучно зашевелились, он бормотал молитвы.
– Палач, исполняй свою обязанность, – сквозь зубы сказал Атос.
– Охотно, Ваша милость, – невозмутимо отозвался Жерар, – ибо я добрый католик и твердо убежден, что поступаю справедливо, исполняя мою обязанность по отношению к этой женщине.
Жерар и тут остался собой.
Атос, граф де Ла Фер, мой супруг, приблизился ко мне и сказал:
– Я прощаю Вам все зло, которое Вы мне причинили. Я прощаю Вам мою разбитую будущность, прощаю Вам мою утраченную честь, мою поруганную любовь и мою душу, навеки погубленную тем отчаянием, в которое Вы меня повергли! Умрите в мире!
У меня было такое чувство, что он говорит мои, адресованные ему слова. Будь счастлив, любимый!
Копируя до мелочей Атоса (который просто завораживал дорогого брата благородством своих манер), подошел расчувствовавшийся Винтер.
– Я Вам прощаю, – всхлипнул он, – отравление моего брата и убийство его светлости лорда Бекингэма, я Вам прощаю смерть бедного Фельтона, я Вам прощаю Ваши покушения на мою жизнь! Умрите с миром!
А не заплакать ли мне от умиления?
Приблизился побелевший д'Артаньян.
– А я прошу простить меня, сударыня, за то, что я недостойным дворянина обманом вызвал Ваш гнев. Сам же я прощаю Вам Вашу жестокую месть, я Вас прощаю и оплакиваю Вашу участь! Умрите с миром!
Хоть один извинился, и то приятно.
Но ты поздно просишь прощения, мой мальчик, меня уже убивают, убивают из-за твоих неблаговидных дел, из-за того, что ты сунул свой гасконский нос туда, куда тебя совсем не просили, разве ты этого не понял?
