Шеврикука, или Любовь к привидению

Мне, чтобы записывать эту историю, приходилось днем зажигать настольную лампу. - Сергей Андреевич, - спрашивал Сергея Андреевича Подмолотова, Крейсера Грозного, летящий по делам российский коммерсант Олег Сергеевич Дударев. Вы, часом, нашего Игоря Константиновича не встречали? - Нет. Давно уже не встречал. Считай, с самого яблочного Спаса, - отвечал Крейсер Грозный. - Мы тогда еще недозревший штрейфлинг грызли. Да, месяц уже как... - А визитной карточки его у вас нет? Или хотя бы телефона? - Нет, - вздыхал Крейсер Грозный. - Ни визитной карточки. Ни телефона. - А он мне позарез нужен! В Салоне. В связи с этими футбольными заказами. И он вам не конкурент! Не конкурент! - Дударев постарался не раздражать Сергея Андреевича. - Мне никто не конкурент! - ответственно произнес Крейсер Грозный. - Ну конечно, конечно! - поспешил согласиться Дударев. - И он мне нужен для паркетных работ. Увы, не в доме на Покровке. Вы же сами знаете, что после взрыва, встряски и прочей катавасии строительные планы на Покровке приходится пересматривать. - Может, он в командировке? - высказал предположение Крейсер Грозный. Или из-за дождей поехал на пляжи Сейшел? Чуть было не забыл, возле Крейсера Грозного стоял в те минуты его японский друг и компаньон Такеути Накаяма, Сан Саныч, с фанерой доброжелательных плакатов на груди и спине: 'Даешь Коморы, Сейшелы, Бермуды - новые русские острова!' - Я-то как раз и хотел послать его в командировку! - сказал Дударев. - В горные районы Северной Италии. За паркетом из альпийских елей. Ему уже и заграничный паспорт выправлен. С орлами. И дом ему готов в Подмосковье под дубами и липами... Впрочем, это вам неинтересно... - Отчего же... - вежливо произнесли Крейсер Грозный с Сан Санычем. - Ну, я бегу. Встретимся в Салоне! - И в Салоне тоже, - кивнул Крейсер Грозный. И Олег Сергеевич Дударев поспешил к свинцового цвета 'лендроверу', где его внимательно поджидали два крутостриженых паладина с черно-желтыми змеями Анаконда на серебристых рукавах. Стало быть, недоставало Игоря Константиновича в Москве и как специалиста. В происшедшем на ходу разговоре вскользь были упомянуты слова: 'взрыв, встряска, прочая катавасия...' И все в связи с домом на Покровке. В связи же с Шеврикукой случайно и косвенным образом. О взрыве и встрясках на Покровке было известно в городе, и толкования происшествия ходили самые разнообразные, отражая своеобычность миропонимания каждого из москвичей, а добредая до пригородов и ближайших губерний, они и вовсе перекувыркивались и обрастали пушистыми цветами. К тому же мастера сыска называли несколько рабочих версий случившегося, не отрицая при этом и множества иных его причин. Проще всего было связать взрывы и встряски с террористами, тем более что они как раз обещали провести Парад победы на Тишинском рынке, сокрушив перед тем георгиевский столп Зураба Церетели и перебив палками алкоголь в палатках. А встряски ощущались и в самом доме Тутомлиных, и во многих строениях от Воронцова поля и до Сретенки. Вылетали стекла, раскачивались люстры, съезжали с места ванны с купающимися в них жильцами, останавливались на полном ходу лифты, а в крайнем доме Большого Сухаревского переулка, почти у Цветного бульвара, с жестяным скрежетом рухнули разом на тротуар все водосточные трубы. (Очень скоро следствию пришлось отделить сухаревские водостоки от покровских причин, по новой рабочей версии виновными в крахе труб оказались шабашники из Сумской области.) В доме же Тутомлиных много чего покорежило, и у властей префектуры возникли поводы в аварийные сроки выселить из дома последних коммунальных квартирантов. В их числе и флотских корешей Крейсера Грозного, поднимавшего в памятный день смотрин Андреевский флаг - на борьбу за права и свободы здешнего привидения. Выселенные с Покровки напрочь отметали причастность к их бедам террористов; по их мнению, взрыв устроили мздоимцы-чиновники, все тот же пресловутый полпрефекта Кубаринов, чтобы расчистить плацдармы для деятельных операций неумытого и неухоженного московского капитала. Террористов и мздоимцев обелили, как ни странно, саперы и пожарные. Помилуйте, о каком взрыве вы судачите, заявляли они, обижая покровских знатоков и следопытов из пригородов. Дом тряхнуло, но ничего при этом не взорвалось и не горело. 'А собаки выли', - возражали им. 'А может, у собак случилось расстройство пищеварительного тракта?' - отвечали саперы и пожарные. 'Собаки выли на луну, - разъясняли мистики. - На луне перемещались пятна, и собаки выли. И как раз подоспела Дикая Охота...' Имя предводителя Охоты называлось уже подземным, замороженным шепотом. Тогда-то, видимо, и возникла державшаяся в Москве почти весь отопительный сезон легенда о Дикой Охоте, о Черном рыцаре (или лыцаре), или Черном воеводе. И моментально выяснилось, что многие москвичи, возможно, что и каждый третий из них или даже второй, подогнанные к окнам вытьем собак, видели, как от луны, будто бы зацепившейся за что-то, может, за гвоздь, и дергавшейся, отделился черный всадник (кто говорил - на коне, кто - на кобыле, но все сходились - на лошади, вроде бы с булавой в руке - это подтверждали не все) и потихоньку спланировал с молнией, поначалу беззвучной, прямо на покатую крышу дома Тутомлиных. Копыто животного ударило по крыше повелительно или приветственно, вызвав россыпи искр, грохот, сотрясение воздуха, распространившееся в городе по законам ударной волны. Тогда и пошли мнения о взрыве и бомбе террористов или жилищных чиновных мздоимцев. Версия же о Дикой Охоте, естественно, была на уровне языческого мышления, однако просвещенные люди просили отнестись к этому уровню без высокомерия наук, находящихся на бюджетном содержании. Впрочем, и люди этих наук, вооруженные телескопами и чем надо, отмечали в скорых публикациях странность поведения луны в ночь, запомнившуюся вытьем собак. Глаза и точнейшие инструменты заметили, что луну на восемь минут будто бы вдавило в галактический желоб, где она и застыла на время, а мимо нее пронеслись стаей крупинки, и впрямь похожие (при многократных увеличениях) на всадников, одна из крупинок (кто утверждал - четвертая от первой, крупной, кто - шестая), несомненно увлеченная притяжением, понеслась к Земле, скорее всего сгорев в ее атмосфере метеоритом. Причины же затора в движении луны и явление пронесшегося скопления крупинок пока нельзя было назвать с корректной долей научной достоверности. Однако все в природе рано или поздно находит объяснения, успокоили исследователи московскую публику. Тем более что собаки прекратили выть сами по себе. А вот Черного лыцаря продолжали наблюдать многие ('вот как ты сейчас передо мной, так и он... и громко дышит'), с булавой и без булавы, в кавалерийском состоянии и пешим, и в Москве, и на августовско-сентябрьских просторах Отечества. В Москве он показывался чаще всего в предрассветные или рассветные часы, обычно - в отсутствие дождя, стоял черным покачивающимся столбом до небес, сотканным из дымов тепловых станций, тряс бородой, чесал косматую грудь и грозил пальцем. Нередко его явления совпадали с предсказанными метеорологическими бурями и несовершенствами. В провинции же его чаще видели вблизи металлургических заводов, порой он восседал на скипах и колошниках домен и болтал ногами. Но вряд ли при этом он пребывал в гармонии чувств. Чугун домна испекала после таких болтаний неважный, с низким насыщением углеродом, и потребители чугуна позволяли себе задерживать платежи. Якобы появлялся Черный лыцарь и на металлургических производствах, уже не имеющих домен, в частности у Оки, в Кулебаках и Выксе (Кулебаки, если помните, были отписаны Крейсером Грозным японскому другу в добавление к Нагасакам, Кобелякам и северным островам). И в Выксе с Кулебаками случались неплатежи долгов. А Черный лыцарь якобы перелетал через Оку и куролесил в муромских лесах, где, видимо, знал грибные места. Пустыми оказались кадки муромчан, приготовленные для засолки рыжиков и маслят. Находились свидетели, уверявшие, что Черный лыцарь с разбойным гиканьем разъезжал в воздухах не на лошади, а на протяженном упитанном змее с четырьмя крыльями и хвостовым оперением. Спешное выселение из дома на Покровке квартирантов и десятка пестрых арендаторов нисколько не ускорило переустройство здания под концерн 'Анаконда'. Дударев с проектантами и подрядчиками рыскали по лестницам и залам, но никак не могли сойтись в ценах, да и будто что-то мешало им прийти к согласию и равновесию интересов, будто что-то нарочно и мелочно стравливало их. Или даже выталкивало их из гнезда Тутомлиных, бормоча на ухо: 'Не ваше! Не ваше! Не ваше!' Тоска и предчувствие неудач угнетали деловых посетителей здания. И запахи здесь были мерзко-непонятные, хоть дыши сквозь носовые платки или надевай противогазы. И будто кто-то во тьме подземной вздрагивал, стонал и вздыхал. А наиболее чутким слышалось и грустное пение. Эстет- проектант утверждал убежденно: 'Что-то из раннего Никиты Богословского... Какие-то кровавые раны... И как-то безнадежно...' Предполагаемый прораб возражал: 'Нет. Гендель. Лондонской поры. И потом, тут полно привидений'. 'А что привидения? - встрепенулся Дударев. - Чем вам плохи привидения?' 'Привидения нам ничем не плохи. Они тихие и добродетельные, - вздохнул эстет-проектант. - А тут какая-то бесовщина. Да еще и с дурными запахами...' И создавалось впечатление, будто кто-то сильный, наглый и богатый, за углом неизвестности, намеревается отобрать у 'Анаконды' дом. 'Не выйдет! в воинственных мыслях заявлял этому наглому и богатому Дударев. - Не выйдет!' А слово 'бесовщина' шныряло в разговорах и суждениях, а потому не было ничего странного в том, что к нему обратились доктора наук В. Добкин и О. Спасский, чью статью 'Магнит бесовщины?' опубликовала газета 'Свекольный вестник. Три в придачу'. В свое время в том же издании (только без 'Трех в придачу'. И что придавали?) появились публицистические рассуждения