Шеврикука, или Любовь к привидению

Добкина и Спасского 'Волнения домовых?', внимательно прочитанные Шеврикукой. (Напомню, что Добкин и Спасский были бюджетными коллегами Нины Денисовны Легостаевой, Денизы, но Спасский, несмотря на всю свою бюджетность, играл в гольф, а Добкин, на то же несмотря, в силу несгибаемой слабости своей натуры продолжал давать деньги - и большие - в долг.) Прежние заметки докторов наук вызвали нервическое неприятие Шеврикуки. Они, на его взгляд, доктора и щелкоперы, приписали к домовым, обозвав их энергетическими субстанциями, заурядные обиженные судьбой привидения. Доктора были обеспокоены дурным искажением полей людей, биологических и прочих, порождающим ауру зла, неблагополучия и неподчинения. И прежде домовые и привидения впадали в волнения, всем памятен день смотрин дома на Покровке, закончившийся мордобоем, страдальцами которого стали гости и случайные зрители. Стоит напомнить, подчеркивали авторы, что в первой своей публикации, 'Волнения домовых?', они называли, пусть и мимоходом, среди возможных буйствовавших или вызвавших катавасию и отягощенного кровавыми грехами заводчика Бушмелева (естественно, тень его или призрак). Писали, в частности: 'Не его ли была злокозненная затея? Тогда ее можно было бы посчитать пробной...' Вот эдак! И что же? Не с предсказанным ли учеными Бушмелевым связывает сегодня массовое сознание взрывы и встряски на Покровке и так называемого Черного лыцаря или Черного воеводу, удручающего и без того удрученное народосостояние? Для образованного человека Дикая Охота и есть Дикая Охота. Поэтическое суеверие. Но бесовщина на Земле, бесовщина в наших с вами человеческих отношениях оказывается магнитом для бесовщины небесной, мифологические персонажи из средневековых воздушных страхов энергетикой людей оснащаются осязаемой субстанцией, и вот уже всадник из свиты Дикой Охоты притягивается Землею, свергается на нее, в кучу зла, чтобы слиться с нею и служить злу. Авторы напоминали и о том, что из-за раздоров людей в местах их супернапряжений случаются вспышки холеры, землетрясения, оползни, снеговые лавины, они не хотели бы быть пророками несчастий, но зловещее, увы, может произойти теперь на правом берегу Сунжи. В конце же статьи авторы снова призывали столичных жителей опомниться, умерить свою ожесточенность и пустую суету, хоть потихоньку изгонять из себя бесовщину и не притягивать ее из высей и подземных недр. Впрочем, вряд ли публикация 'Свекольного вестника. Три в придачу' взбудоражила или предостерегла москвичей. И тиражи у нас не ахти какие, и москвичи беспечны. Сунжа далеко. А Черный лыцарь пусть себе забавляется. Хочет - на колошниках домен зад греет, раз с луны сверзился, а там подмерз. Хочет - рыжики жрет и безобразничает в муромских лесах. Если такие остались. Хочет - лошадь продает цыганам или сергачским татарам - на колбасу казы. Хочет - седлает змея о четырех крыльях. Главное, чтоб он нашего Пузыря не трогал и не обижал. А он не трогал и не обижал. Возможно, имел на Пузырь долговременные виды, какие пока не обнародовал ни намеками, ни злонамеренными происками, ни хулиганскими подскоками. Во всяком случае, на Пузырь не усаживался и ногами не болтал, внутрь Пузыря пробраться попыток не предпринимал, в надежде нажраться там рыжиками. Он вообще при явлениях себя в Москве в Останкино не залетал, а от Пузыря держался на должном расстоянии. А скорее всего, сам Пузырь, пусть и в летаргии, будто уколотый веретеном обиженной феи, имел возможности сомнительных рыцарей и воевод к себе не подпускать, а коли кто пожелал бы усесться на Пузырь и ногами в сапогах или валенках трясти, сейчас же был бы сдут к кузькиной матери. Спокойствие и постоянство положений Пузыря будто бы умиротворяли москвичей. В Лиге Облапошенных и в той перестали галдеть и совать палки друг другу в интересы и души. И то, что Пузырь обходит стороной якобы притянутая с небес бесовщина, было отрадно. А к тому, что Пузырь почивает и не дергается, смирный, но живой, и не открывает ворот, привыкли. Значит, так надо. Никуда он не денется. Постановление раздать Пузырь есть, его не отменяли, наступит мгновение, и - пожалуйста! - его раздадут. Тем более что слуги народа пока на каникулах, кто собирает чернику, кто отлавливает рябчиков, кому удаляют полипы в носу, кто учится играть на гармони, кто ожидает катастроф, вот нагрянут они в Москву, наорут друг на друга и распорядятся раздать Пузырь. Всем казалось теперь, что Пузырь разлегся на Звездном и Ракетном бульварах по- домашнему. Его бы еще верблюжьим одеялом прикрыть. Или укутать узбекским халатом. Его бока теперь гладили благонамеренно, словно утомившегося от игр кутенка. А дети и бомжи совершенствовали себя в написании на его подбрюшье коротких слов. И Пузырь позволял. Позволял украшать себя и зелено- голубыми плакатами, рекомендующими всем, независимо от политических убеждений, социальных векторов, плотских состояний, пользоваться исключительно тампонами 'Североникель'. А вольные прокатчики, прослышав о благонравии Пузыря, в трех местах на Ракетном бульваре - внаглую и за денежные знаки разных валют - принялись показывать на его шкуре, пользуясь ее юридической незащищенностью, разгульные эротические фильмы, какие не имел на кассетах и картежник-акула Зелепукин. Неизменность трехнедельного, а потом и месячного существования Пузыря была истинно удивительной. Хоть заноси ее в московские рекорды. Все же иное в городе неслось, уплотняя и прессуя время, взвизгивало, подпрыгивало, кусалось, бранилось, стервенело, жестяно гремело в валютных коридорах, обтягивалось золотыми цепями и цепочками, бросало в бреющие полеты хромированные автомобили, стреляло, низвергалось водопадами, расплескивая монеты, слезы людские, упования, угрызения совести, не останавливая ни единого мгновения, круша, рыча, подбирая, подличая, дымясь кровью и возносясь надеждами, неслось, неслось, неслось, не оглядываясь. О московская жизнь быстролетящая! Куда же ты спешила в наши годы? Куда же летела? Куда? Но ведь как летела! Вот совсем недавно, еще вчера, подчиняясь исторической необходимости, разгоняли Департамент Шмелей. Да, вчера! А кто теперь помнит о том Департаменте и о Шмелях? Никто. Если только бывший соцсоревнователь, а ныне оратор Лиги Облапошенных Свержов. Да корифей личных дел того же Департамента Бордюков. А Бордюков уже и в торговых людях побывал, и в рэкетирах, и в монархистах, а нынче он, приобретя шляпу, примкнул к предотвратителям катастроф, завтра же ринется в лыткаринские градоначальники. Но завтра-то - что? Вот оно... Вот оно уже - сегодня... Вот оно уже - вчера... В день разгона Департамента Шмелей, то есть именно вчера, в застолье возникали трудности с основным напитком, вместо водки лакали 'лигачевку'. А теперь? Какие трудности? Зайдите в магазин! Да вы и сами знаете! Но что водка? Гастрономические изделия теперь перед нами такие, что их соизволяют есть даже коты (мой Тимофей, в частности), десятилетиями по причине благородства желудков рожи воротившие от колбас и сосисок. Плеснула юбками 'Ламбада' и унеслась. А с нею и эскадроны чьих-то шальных мыслей. А нынче повела в Москве плечами пиренейская 'Макарена', и 'Макарены' более нет. И гуманитарной помощи как не бывало... Но все это продуктово-танцевальные мелочи. Сколько же всего по ходу этой истории случилось: в Москве и в нашем с вами общем житии! Еще весной Олег Сергеевич Дударев разъезжал на легком харьковском велосипеде, а теперь под ним - 'лендровер', и был он весной бос и гол, а нынче при нем - двое хранителей тела, а свистнет - набегут и десять со станковым оружием. И во сколько раз за те же месяцы возвысилась зарплата паркетчика Игоря Константиновича, пусть так и не выданная, но это уж и не суть важно. А сколько в Москве прибавилось привидений! Увы, скорыми были и потери. Служили в Останкине домовые Петр Арсеньевич, Тродескантов, Большеземов по прозвищу Фартук, а теперь их нет. Был в Останкине домовой Шеврикука, а теперь его нет. Но кого я поминаю? Домовых. Экая тюлька и хамса! А сколько выпрыгивало из табакерок министров финансов и генеральных прокуроров - и где они? Болотилась в городе плавательная вода, портя своими испарениями картины и книги в соседних хранилищах, и вот воды нет и блещет куполами храм. Посещал Шеврикука в Китай-городе Старый Гостиный двор, нырял там в Обиталище Чинов. Был забит Гостиный двор пустодельными конторами и службами, и не было в нем никаких торгов. И нате вам - конторы и службы вмиг повыгоняли, а в создании Кваренги - строительный бум! Может, нет там теперь и Обиталища Чинов и заросшего волосом Увещевателя? Тюх-тюх, разгорелся мой утюг! Разгорелся ли?.. Но что я просвещаю осведомленных читателей, будто докладчик в красном уголке домоуправления - активистов из ячейки? Осведомленным-то читателям и самим хорошо известно, как стремительна в Москве жизнь. Тихим шагом здесь не прогуляешься. И громы с молниями, взрывы, встряски в ней движение не прекратят. Ну опустел, притих, присмирел дом на Покровке, соседей позорил и раздражал своим бедняцким старосветьем. Но это же на время. А поблизости, в Сверчковом переулке, в ответвлении концерна 'Анаконда', в Салоне чудес и благодействий сотрудники вовсе не присмирели, не притихли, а, напротив, крутились и плугами пропахивали целину. Александра Ильинична Совокупеева уж на что была выносливая, будто выросла на хлопковых плантациях, но и та, пожалуй, осунулась и лицом, и телом, иногда, правда, на нее ниспадала хмурь, она сидела мрачная у окна, словно смотрела вослед улетающей тройке или ее организму чего-то не хватало для полноты жизни. А так она крутилась. А Дударев, приобретший из-за дождя и престижных предрасположений кепку, Совокупееву и других привидений, ведьм, колдунов, консультантов и докторов погонял. Творческо-производственный крен Салона, возникший в пилотный день,