Шеврикука, или Любовь к привидению

произведение его лаборатории. Отчасти... Пэрст-Капсула вновь заверил Шеврикуку, что не станет обузой, не будет ему докучать, а являться на глаза Шеврикуке обещал лишь по его велению и вызову. И что он не заскучает. И что у него уже есть остропривлекающее занятие. А вот Радлугин стал Шеврикуке надоедать. Он караулил его во дворе, терял время, выныривал из-за углов и деревьев и как бы случайно оказывался на пути Шеврикуки. И непременно следовал душевный разговор с намеками. Шеврикука не сразу мог понять, в чем дело, но понял. Дотошный, но осторожно-осмотрительный Радлугин, конечно, наводил о нем справки, ничего не узнал и оттого, возможно, вывел о Шеврикуке суждение излишне романтизированное. Наверное, в таком суждении у Радлугина была сейчас и потребность. Дворовые разговоры протекали так, будто Шеврикука был лицом значительным, снабженным какими-то таинственными полномочиями, и намекать-то о которых не следовало по причинам государственным либо даже планетарным, а Радлугин был готов ему угодить или услужить. 'Нет, надо от него отвязаться', - думал Шеврикука. И не мог отвязаться. А потребность в Шеврикуке у Радлугина открылась такая. Радлугин пребывал в растерянности, не зная, на кого ему теперь выходить, куда нести сведения. Старые структуры то ли и впрямь были поломаны и унижены, то ли на манер града Китежа опустились на дно озера Светлояр и до поры до времени обрастали там водорослями. Брошенным кутенком, поскуливая, бродил Радлугин в одиночестве, и вдруг ему померещилось, что Шеврикука - от новых структур. После сомнений, оглядок и изысканий Радлугин и надумал к нему прибиться. Шеврикука не стал его разочаровывать. Впрочем, и не позволил себе врать. Просто при разговорах с Радлугиным полномочия над ним витали и покачивали крыльями. А уж дело Радлугина было, пребывать в заблуждениях или нет. Тогда и посетила Шеврикуку мысль использовать Пэрста-Капсулу как 'дупло'. Длительные разговоры во дворе, дал понять Шеврикука, вряд ли хороши для дела, а вот 'дупло'... 'Да-да! - согласился Радлугин. - Дубровский, Маша, как же, помню, проходили в школе!' Радлугин все же не удержался и успел сделать устное донесение. Оно касалось останкинских слухов об Анаконде, заведшейся в Ботаническом саду. Конечно, Оранжерея не была близка к их кварталу, но проживающий и в двух километрах отсюда водяной змей мог вызвать в Землескребе смущение умов. Ведь чем-то его кормили, возможно, тратили на него контейнеры или емкости с гуманитарной помощью, и это при голодных обмороках в школах и детских садах. Да, да, заверил Шеврикука, с Анакондой предстоит разобраться, но разбор этот - не в компетенции жителей Землескреба, пусть даже и проявивших себя во время Солнечного Затмения самым геройским образом. Радлугин собирался высказать свое несогласие с мнением Шеврикуки, но попытка его была пресечена. Тут же Радлугин, о чем-то догадавшись, пробормотал: 'Ах, да', - и более Оранжерею не упоминал. Сообщил напоследок, не без гордости, что списки участников Солнечного Затмения, как проявивших себя, так и не проявивших, им уже почти составлены, сторонники же лунных затмений выявляются. Шеврикука хотел было спросить, чем же плохи сторонники лунных затмений, но сообразил, что своей неосведомленностью о чем-либо он расстроил бы Радлугина. 'Хорошо, - сказал Шеврикука. - Списки, пока лишь одних не проявивших себя, вы опустите в 'дупло' в четверг в девятнадцать ноль три у входа в кулинарию ресторана 'Звездный'. Из конспиративных соображений Радлугин быстро оглядел все вокруг и прошептал, в мгновение осипнув: 'А где там дупло?' - 'Дуплом будет тот самый нездешний бомж с крупной головой. Вы мне о нем докладывали', - сказал Шеврикука. 'Ах так?!' удивился Радлугин и долго стоял во дворе растерянный. Нездешний бомж, выслушав в получердачье Шеврикуку, сказал: 'Я все понял. Я согласен'. На ногах духа или полуфабриката Шеврикука увидел фетровые бурки с кожаными каблуками. - Не жарко? - спросил Шеврикука. - Ноги мерзнут, - засмущался Пэрст-Капсула. - Радлугина ты теперь не удручишь, - заметил Шеврикука. - А кого-то можешь и озадачить. - Разрешите походить в них хоть один день, - чуть ли не взмолился Пэрст-Капсула, будто Шеврикука желал лишить его последних в жизни утешений. - Ходи хоть в корякских торбасах из оленьих шкур, - сказал Шеврикука. Мне- то что. Да пусть ходит в жару в фетровых бурках, подумал Шеврикука, кого в Москве удивишь прихотями манер и вкусов, если какой дурак и задержит духа, то вскоре и отпустит. И Шеврикука не стал язвить, напоминать о том, какие личности носили в сороковые годы белые бурки, воротники и шапки из серого каракуля, наверное, Бордюков хранит в кладовке бурки, тронутые, несмотря на нафталинную оборону, молью, пусть и Пэрст-Капсула теперь наслаждается... Но отчего у него мерзнут ноги? - Диана, - подумал Шеврикука, - олицетворяла луну. Кто позволял себе затмевать Диану? - Это вы к чему? - насторожился Пэрст-Капсула. - Это я так, - сказал Шеврикука. - Ни к чему. - Уже без Дианы, в иные времена, - сказал Пэрст-Капсула, - луну заслоняла Дикая Охота, Вилде Ягд. Когда она проносилась по небу, внизу выли собаки. И случались зимние бури. - Дикая Охота? - удивился Шеврикука. 'Дикая Охота. Дикая Охота...' вспоминал Шеврикука. - Где-то я читал о ней недавно... На одном из листочков Петра Арсеньевича' 'Дикая Охота, сонм призраков и злых духов, небесные гончие псы, зимние бури, гибель людей на перекрестках дорог, свита Одина-Вотана, тени Ирода, Каина, Аттилы, Бонапарта, Дрейка...' Но при чем тут Дрейк?.. Так. А не принесется ли вскоре и к нам Дикая Охота? Или ее осуществители уже здесь?' - От твоих полетов не выли внизу собаки? - спросил Шеврикука. - Нет, - сказал Пэрст-Капсула серьезно. - Я не летал. И к Дикой Охоте никак не могу быть причастен. Я просто знаю. - Вас просвещали в лабораториях? - Это не суть важно, - сказал Пэрст-Капсула. 'Вот, значит, как, - поднял бровь Шеврикука. - Ну и разгуливай дальше в своих бурках...' - Для меня это и вовсе неважно, - сказал Шеврикука. Надо было посетить Оранжерею. Посетил. Змей-анаконда ему понравился. И Шеврикука понял, что стервец умеет выживать. Но прежде сообщу, что фетровые бурки Пэрст-Капсула носил еще именно один день. Стало быть, прошение его было осмысленным и обеспеченным свойствами натуры. При новой встрече с Пэрстом-Капсулой Шеврикука увидел духа-полуфабриката в пятнистой шкуре воздушного десантника. Тельняшка на духе, пусть и чистая, отчасти Шеврикуку опечалила. И наглец лимитчик Продольный надевал тельняшку. Впрочем, нынче в Москве в средних слоях расцвела мода на камуфляж. А куртка и брюки достались Пэрсту-Капсуле истинно камуфляжные. Но были и нарушения формы. Пэрст-Капсула приобрел не сапоги, а полусапожки, скорее щегольские, нежели необходимые защитнику Отечества или коммерческого добра. И на голове он утвердил не голубой берет, а ковбойскую шляпу от какого-нибудь неуравновешенного Буффало Джонса, отчего и осведомленному гражданину было бы трудно определить его происхождение и социальный смысл. 'А если потребуют документ?' - хотел было спросить Шеврикука. Пэрст-Капсула тут же протянул ему визитную карточку. Бумага на нее пошла ценная. 'К. Пэрст, - прочитал Шеврикука. Эксперт-полуфабрикат. Необходим при катавасиях. Москва. Округ Останкино'. 'Достаточно?' - спросил Пэрст-Капсула. 'Достаточно, - сказал Шеврикука. А 'К.' - это как понимать?' - 'Капсула. Или я сделал не то?' - 'Нет, все нормально', - успокоил эксперта Шеврикука. Змей же, действительно подтверждая народную молву, дремал в Оранжерее в водоеме, приятном тем, что в нем в условиях Средне-Русской равнины и континентального климата цвели индийские и египетские лотосы и райские растения виктория регия. Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный, в своих комплиментах амазонскому змею почти не допустил преувеличений. Морду Анаконды Шеврикуке, правда, не пришлось оценить, но метров шесть туловища и хвост он рассмотрел. Чешуя удава была действительно блестящая, гладкая, сверху - оливково-серая, вдоль спины змея тянулись два ряда крупных бурых пятен, заставлявшие думать о кожаных изделиях для флоридских миллионерш. Змей лежал смирно, не тревожил листья лотосов и викторий, стебли дивных папирусов, не возмущал покой декоративной гальки. Никого не раздражал. Сотрудники Оранжереи и ее посетители к присутствию змея в Останкине относились спокойно, полагая, что он и обязан отдыхать в здешнем водоеме. Вот тогда Шеврикука и подумал, что этот стервец выживет и в канализационной трубе. Подумал одобрительно. Чуть ли не с завистью, хотя и сам был умелец выживать. На всякий случай Шеврикука попытался представить, какие могут отрасти у змея крылья и где. Картина возникла в его воображении занимательная. Но зачем и как змей завелся в Останкине? Сие оставалось загадкой. Шеврикука желал поговорить с Крейсером Грозным, но тот, выяснилось, уехал в Рязань играть в футбол. К кандидату наук Митеньке Мельникову Шеврикука подойти не отважился. А вот побеседовать с Дударевым стоило - тот и жил в чужом подъезде, и был говорливый. Поймать Дударева во дворе Шеврикуке удалось не сразу. Но удалось. Дударев весь был в хлопотах, в бегах, в порывах, в полетах. И теперь он несся куда-то, а в глазах его полыхала безумная деловая идея. 'А? Что? - Дударев не мог понять, о чем его спрашивал Шеврикука. - Ах, этот змей. Анаконда? Ну есть такой. Есть! Произвели! Да, в лаборатории. Явили на свет. Пусть пока подрыхнет среди лотосов и папирусов. Потом пойдет в дело. Не обязательно в консервы и на деликатесы. Не обязательно. Может, отыщется для него предназначение и поважнее. И я уж догадываюсь какое. Змей Анаконда - это ерунда! Митенька Мельников - талант и гений, Эдиссон с Яблочковым, да что там Эдиссон с Яблочковым, какие при них были свет и звук? Тьма и глушь! И Митенька согласился вступить в наше дело. Но тише, тише об этом! Кстати, Игорь Константинович, я ведь не забыл и про циклевку полов, и про сорок третий морской узел, и