– Никакой истерики и никакого скандала не было и в помине, док, ответил он сухо. – Я просто потребовал!
– Чего же вы потребовали?
– Матросы с «Отилии» посоветовали мне… Вернее, они сказали: будь они на моем месте и имей мое состояние…
Ему было уже неловко, и Устименко заметил это.
– Ну, имей они ваше состояние, что же дальше?
– Ничего особенного, – совсем нахмурившись, произнес Невилл. Действительно, я имею возможность оплачивать ваши счета. Я не беден! И вы мне нравитесь, то есть, разумеется, не вы лично, а то, что вы знаете ваше ремесло лучше, чем эта самовлюбленная крыса Уорд. Меня вы больше устраиваете! Пользоваться же вашими любезностями мне неприятно, тем более что вы сами сказали, будто у вас достаточно работы. Поэтому за услуги, которые вы делаете мне, я желаю платить.
Устименке стало смешно.
– Это интересно, – сказал он, вглядываясь в юное лицо своего лорда. Платить. За услуги. Я читал в книжках, что у вас там нужно стать светским врачом, и тогда карьера будет обеспечена. Следовательно, моя карьера теперь обеспечена?
Невилл вдруг густо покраснел.
– И много вы собираетесь платить мне
– Ровно столько, сколько будет написано в вашем счете.
– Без чаевых?
– Послушайте, доктор, – воскликнул Лайонел. – Я…
– Ладно, – сказал Володя. – Я буду лечить вас, но не потому, что вы «не бедны» и вам посоветовали оплачивать мои счета, а потому, что так мне приказано моим начальством. Вам это понятно?
Невилл хотел что-то сказать, но Устименко не стал слушать его.
– В рентгеновский кабинет лейтенанта Невилла, – велел Володя сестре и пошел вперед к рентгенологу капитану Субботину, всегда печально и едва слышно напевающему арии из опер. И сейчас, раздумывая над снимками, он тоже напевал из «Онегина».
– Так он же у меня был, – сказал Субботин, когда Володя назвал ему Невилла. – Или вы желаете посмотреть его сами?
И Лайонел тоже удивился, когда его привезли на каталке в рентгеновский кабинет.
– Все с начала, – сказал он сердито. – Зачем?
– Затем, чтобы содрать с вас побольше ваших фунтов стерлингов, объяснил ему Устименко. – Это же войдет в счет, как вы не понимаете!
Субботин выключил нормальное освещение – надо было адаптироваться. Минуты две-три прошло в молчании, потом Невилл сказал:
– За это время, что мы сидим в темноте без всякого дела, я не заплачу ни пенса! Вы слышите, док!
Володя улыбался. Хитрый пятый граф Невилл понял, что со счетами попал в глупое положение, и теперь делал вид, что это просто игра. Ничего, он его еще допечет по-настоящему, этого сэра!
– Поверните мне его больше направо, – попросил Устименко. – Еще больше, еще чуть-чуть!
Невилл коротко застонал. Конечно, ему было больно, очень больно. Врачи в таких случаях деликатно выражаются, что больному «неудобно». Но Володя знал, как ему больно: кроме пули, которую он отчетливо видел, видны были и сломанные ребра – третье и четвертое.
– Придется потерпеть, сэр Лайонел, – попросил Володя. – Пожалуйста! Тут ничего не поделаешь, мне надо самому все увидеть.
– А что вы видите?
– Я вижу, например, ваше сердце.
– И как оно?
– Тысяча лошадиных сил и тянет великолепно.
– Зато ребра ни к черту? Да, док?
– Ребра мы вам склеим очень просто.
– А пулю этого чертова боша вы видите?
– Вижу, вижу!
И по-русски Володя сказал Субботину:
– Вблизи от корня правого легкого, больше сверху, верно?
Субботин задумчиво напевал.
– Слишком вблизи, очень уж вблизи, – ответил он не торопясь, словно отвечая на мысли Устименки. – Совсем вблизи. И кстати, Владимир Афанасьевич, кровь в полости плевры…
Володя разогнулся, попросил сделать снимки и вышел из рентгеновского кабинета. В коридоре с сигаретой в зубах стоял Уорд.
