– Да. И вы не обязаны возиться со мной.
– У вас в голове мусор, – начисто забыв «персону грату», сердито сказал Володя. – Помои! Я надеюсь, что, когда мы вас поставим на ноги, вы поумнеете, сэр Лайонел. Кстати, вы сказали: не товарищ! Я думаю, что тому парню, который тащил вас на спасательный плот и сам едва не погиб, это ваше важничанье не пришлось бы по душе. У нас вот люди, воюющие рядом, все товарищи – от матроса до адмирала. Ну, поправляйтесь!
И он вышел, запомнив почему-то выражение сердитого отчаяния в настежь распахнутых мальчишеских глазах необыкновенного пациента. В кабинете Уорда, не садясь, Устименко посмотрел рентгеновские снимки и насупился.
– Ну что? – спросил Уорд.
– Пуля засела слишком близко к корню легкого, – сказал Устименко. Видите?
Конечно, Уорд видел. Именно поэтому он и считал операцию решительно невозможной.
– Да, но опасность вторичного кровотечения? – сказал Устименко. – Эта штука будет сидеть в его легком, как бомба замедленного действия. Механизм когда-нибудь сработает, и кровотечение приведет к катастрофе.
– Будем надеяться на лучшее, – не глядя на Володю, произнес Уорд. – В конце концов, мы только люди…
– Черт бы нас побрал, если мы только люди! – расшнуровывая ботинки в ординаторской базового госпиталя, где он ныне ночевал, вдруг рассердился Володя. – Только люди, только люди!
Утром он ассистировал Харламову и думал о своем Невилле и о том, как и когда сработает проклятая бомба замедленного действия. В том, что она «сработает», он не сомневался почти, а закрывать на такие истории глаза и утешать себя тем, что мы «только люди», еще не научился…
– Что-то вы не в духе сегодня, майор, – сказал ему Харламов, размываясь, – не влюбились ли?
Володя натянуто улыбнулся и неожиданно для себя рассказал Алексею Александровичу вечерний разговор с Уордом и свои собственные размышления. «Мужицкий профессор», как называли Харламова завистники, сел, потер большими руками морщинистое, действительно «мужицкое» лицо, обдал Володю светом блеклых, нынче василькового оттенка глаз и сказал задумчиво:
– Да-да! Тут сразу не решишь. Но только с моей, знаете ли, нахальной точки зрения, – а я, как вам известно, в некотором роде хирург нахальный, – оперировать следует. Аналогия уместная. Кстати, когда эти самые бомбы нашими товарищами обезвреживаются, – риск неминуем, и бо-ольшой риск! Думайте, майор, думайте! Ну, а ежели совет понадобится, милости прошу в любое время…
Часов в двенадцать Володе позвонила Анюта, Приглушенным голосом, но явно чему-то радуясь, она говорила:
– Владимир Афанасьевич, очень некрасиво получается, и я сама даже вся запарилась. Этот летчик на перевязку не идет, а желает только к вам. И другой – старичок механик из иностранцев. И еще трое. А летчик сильно скандалит, он, по-моему, выпивши – свою виску всю выпил, и еще ему принесли.
– Это все вздор! – сухо сказал Володя. – Уорд сегодня справится, нечего потакать всяким капризам.
– Так не придете?
В голосе Анюты Володе послышалось отчаяние.
– А вы как считаете?
– Я не знаю. Но только, если вы не придете, я сама отсюда сбегу. Он говорит, этот летчик, что через ихнего адмирала вам ваше начальство прикажет. Тут наш офицер связи пришел – совсем запарился, как и не я…
Анюта всегда говорила вместо «как я» – «как и не я».
Днем Володя ассистировал флагманскому хирургу, а когда пошел обедать, дежурный с «рцы» на рукаве крикнул:
– Майора медицинской службы Устименку – на выход!
Володя подошел к двери.
– Вы – Устименко? – спросил молоденький румяный офицер связи. И заговорил шепотом, словно доверяя Володе величайшую военную тайну: Простите, что оторвал вас от обеда, но меня срочно послали. Там эти раненые союзники крайне возбуждены, они недолюбливают своего врача. Требуют вас в госпиталь к Уорду, их начальство дважды обращалось к нашему. В общем, вы сами понимаете!
Что тут было не понимать!
Уорд заперся в своем кабинетике и даже не вышел навстречу Володе. Халат ему принесла Анюта, сказавшая про себя, что она «вся до ниточки измученная этими инглишами».
С силой хлопая картами, матросы пели «Три почтенные старушки». Володю моряки-американцы приветствовали короткими свистками и одобрительными выкриками.
– Ну? – спросил Володя, открыв дверь в палату и вглядываясь в прищуренные и торжествующие глаза пятого графа Невилла. – Что это за шутки?
– Вы, между прочим, довольно паршиво говорите по-английски, – сказал лейтенант. – Паршиво, но удивительно самоуверенно. Кстати, должен вас предупредить: у меня английскому не учитесь. Я подолгу бывал в Штатах, и там меня «исковеркали», как считает моя мама и мой дядюшка Торпентоу. У них очень липучий язык, у янки, и я прилип…
Он засмеялся не совсем натурально.
– Так что же это за скандал вы тут организовали? – спросил Володя. – С жалобами и чуть ли не с истерикой? Не мужское дело, сэр Лайонел!
Пятый граф Невилл чуть-чуть обиделся.
