– Ох, да замолчали бы вы! – вдруг сорвался Невилл. – Меня просто выворачивает, когда я слышу, как вы скрипите.
Он так и не застонал, этот сэр Лайонел, хоть слезы и дрожали в его глазах. Злые слезы боли и стыда за то, что другим видны его страдания.
– Послушайте, Уорд, – сказал Володя, когда они пили кофе в маленьком кабинетике английского доктора. – Я начинаю этот разговор не в первый раз: вы губите обмороженных вашей боязнью тепла. Все эти дурацкие выдумки насчет того, что отмороженные конечности отламываются. Тепло, понимаете, теплая ванна…
– Но ни один традиционный авторитет… – завел свою песню Уорд.
– Хорошо, – махнул рукой Устименко, – ваши традиционные авторитеты рухнут, погубив всех обмороженных в эту войну. Но тогда будет поздно!
В коридоре его поджидал старый знакомый – бородатый боцман с «Отилии». У него было таинственное выражение лица.
– Вы опять здесь? – удивился Володя.
– Меня скрючил ревматизм, – сказал боцман. – И кроме того, мне хотелось повидать вас…
Из-за спины он вынул книгу и протянул ее Володе.
– Это – презент, – сказал боцман. – Это прекрасный презент вам, док, за то, что вы так возились со мной, когда я отдавал концы. Это – книга! Это нельзя отказаться…
Володя открыл титульный лист: боцман с «Отилии» привез ему отлично изданный однотомник Шекспира – «Гамлет», «Отелло», «Король Лир».
– Ну, спасибо, – сказал Володя. – Я очень вам благодарен…
– Э! Э! – крикнул боцман. – Постойте! Это все не так просто. Я советовался с умными ребятами. Шекспир очень хорошо писал. Лучше всех. Вам надо это перевести на русский и отдать в русские театры. Они все сойдут с ума, а вы сделаете большие деньги! Вы будете их иметь – вот они!
И он ткнул пальцем в подаренную Володе книгу.
– Спасибо! – сказал Володя. – Мне, конечно, не хочется вас огорчать, старина, но Шекспира у нас давно перевели и давно играют в театрах. Давным-давно. Так что деньги я на этом не сделаю! Ну, а Шекспира по-английски я буду читать и вспоминать боцмана с «Отилии».
Боцман так и остался в коридоре, пораженный в самое сердце. А Володя издали помахал ему рукой и вошел в палату к Невиллу.
– Вам было здОрово больно, – сказал он, садясь на табуретку между англичанином и вечно пьяным боцманом-американцем с «Сант-Микаэла». – Вы бы взвизгнули пару раз – это помогает…
– Он не из таких, – с ленивой усмешкой на щекастом лице вмешался боцман. – Он гордый, док! Он ничему не верит на этом свете и все презирает. Даже когда сам адмирал вчера…
– Заткните вашу жирную плевательницу! – велел боцману Невилл, и тот, как это ни странно, нисколько не обиделся.
Володя взял руку англичанина, чтобы посчитать пульс, и заметил на тонком пальце перстень с черным камнем – адамовой головой.
– Док, вы коммунист? – вдруг спросил Невилл.
– А почему это вас интересует?
– Я никогда не видел русских коммунистов.
Он смотрел на Устименку нагло и внимательно. И сейчас собираю коллекцию…
– Какую коллекцию?
– Впечатлений.
– Я что-то не очень вас понимаю, – раздражаясь и опять удерживая себя мистическим понятием «персона грата», буркнул Володя. – Я врач, вы раненый. Вот и все.
– Нет, не все, – покусывая нижнюю губу (ему все еще было очень больно), сказал Невилл. – Далеко не все. Из воды меня вытащили русские коммунисты. Один из них, кстати, едва не утонул. Пароход, на который меня вытащили, тоже был коммунистический пароход с названием вашего лидера – «Александр Пушкин»…
Устименко улыбнулся, но лейтенант не заметил его улыбки.
– Теперь меня лечит коммунистический врач. Вот какая у меня коллекция. Это – коммунисты. Но Мосли я тоже знаю, – вы про такого слышали, или вам даже нельзя о них говорить?
– Мосли теперь, кажется, сидит в тюрьме?
– И Муссолини я тоже видел, – с вызовом в голосе сказал Невилл. – Он был от меня совсем близко. И Герингу нас представляли, я был тогда самым молодым летчиком Европы.
– У вас симпатичные знакомые, – сказал Устименко, поднимаясь. – Просто даже неудобно болтать с такой знаменитостью, как вы.
– Посидите, док, – стараясь не замечать Володиного тона, попросил летчик. – Выпейте со мной виски…
Они теперь были вдвоем в палате. Толстый боцман и три матроса ушли играть в карты, за распахнутыми, зашитыми фанерой створками окна сеял длинный дождик, на рейде гукали сирены транспортов, пыхтели буксиры…
– Виски или бренди?
