Он встал и протянул Володе руку.
– Желаю удачи.
– Есть! – сказал Устименко.
– С Амираджиби подружились? – провожая Володю до двери, спросил адмирал. – Каков человек?
– Замечательный человек, – ответил Устименко полным и счастливым голосом. Он даже остановился на мгновение. – Удивительный человек, великолепный…
И адмирал тоже приостановился, вглядываясь в Володю.
– И это хорошо, – сказал он чуть жестковато. – Хорошо, доктор, что вы умеете радоваться, встречая настоящих людей. А есть, знаете ли, человеки, которые не научились этому радоваться. Увидят же подлость и пакость прямо визжат от восторга. Никак я этого не пойму…
Мордвинов ничего нового Устименке не сообщил. Ему было только известно, что в районе Зубовской бухты на Белой Земле у кромки льдов терпит бедствие американский транспорт «Джесси Джонсон», а какое бедствие, никто толком не знал.
– Так позвольте, – воскликнул Устименко, – эта самая «Джесси» была в нашем конвое, я хорошо помню, мы вместе грузились, на одном причале…
Мордвинов только пожал плечами.
И крупнотелый, чрезвычайно спокойный знаменитый летчик Копьюк тоже толком ничего сказать Володе не смог. Ни сестер, ни фельдшера он с собой взять не разрешил, боясь перегрузки машины в обратном рейсе.
До вечера вылет не разрешали. Устименко грыз сухари, запивая их жидким чаем, и слушал, как Копьюк бранился с синоптиками насчет какого-то теплого фронта и обледенения, потом ему на подмогу пришел штурман – высокий и сердитый молодой человек, потом бортмеханик, которого здесь почтительно называли дедом. Здесь же вдруг выяснилось, что второй пилот заболел и заменить его некем.
– Он поганок наелся, – посмеиваясь, сказал Копьюк, – ей-ей, точно. Я видел. Вышел утром из землянки, он мне: «Паша, гляди, грибочки!» Я ему: «Ой, Леня, брось!» Не выдержал – пожарил! И главное дело, интересуется: «Павел, а если отравление грибами, то – смерть обязательно, или имеются случаи выздоровления…»
Было слышно, как летчики и синоптики смеялись, потом вдруг приземистый, словно отлитый из чугуна дед крикнул Володе: «Побежали к машине», – и там Копьюк вежливо пригласил Устименку сесть в кресло второго пилота.
– Летали? – спросил он.
– Летал, – ответил Устименко.
Ему смертельно хотелось спать, четыре дня он писал свой доклад и нынче, передав рукопись командующему, хотел уехать к себе, как вдруг его сразу же вызвали и отправили на какую-то Белую Землю. А знаменитый полковник Копьюк был между тем в болтливом настроении и подробно рассказывал Володе, как взлетает:
– Чувствуете? Прибавляю газ. При выводе самолета на старт машиной управляют с помощью тормоза на правое и левое колесо и, конечно, моторами, меняя то справа, то слева число оборотов. Вот мы и на старте…
Устименко вздохнул.
– Тут мы моторы опробуем, придерживая наш летательный аппарат тормозами. Моторы, как слышите, работают ровно, не чихают, мы машину отпускаем, понятно? Вот-вот-вот. Теперь наш аппаратик рвется в воздух. Поднимем самолету хвост, проверим по линии горизонта, по приборчикам – и отрыв. Это у нас по чутью – отрыв…
«Я пропал, – подумал Володя. – Не даст поспать ни секунды!»
А знаменитый летчик говорил не переставая.
– Вот что, – сказал Устименко примерно через час. – Вы извините, товарищ полковник, но я хочу спать. Я не могу…
Тогда на Копьюка напал смех.
И когда он рассказал своим коллегам о том, что военврач хочет спать, на них тоже напал неудержимый хохот. А дед даже утирал слезы от смеха и ойкал, весь трясясь. Немного позже Володя выяснил, что экипаж Копьюка никак не может отоспаться за последние дни, и именно для того, чтобы не заснуть, полковник посадил рядом с собой майора медицинской службы, но майор, по словам Павла Ивановича, «не оправдал доверия», а теперь сам сознался.
– Ладно, – отсмеявшись, сказал грузный Копьюк. – Давайте о вашей медицине говорить, авось не заснете.
Володя печально вздохнул: как он знал эти разговоры о медицине! «У меня есть теща, лечили ее, лечили доктора, не вылечили, а пошла к гомеопату – и сразу поправилась! Одного резали, разрезали и оставили в ране ножницы, а потом зашили! У тети Серафимы „признали“ рак, а разрезали – и никакого рака нет, отчего такое? У знакомого летчика не раскрылся парашют, он упал, и хоть бы что – как понять?»
Но ничего такого Копьюк не сказал.
Он неожиданно жестко спросил:
– Почему так плохо в больницах, а, доктор?
– Это – как?
– И в больницах, и в госпиталях, – громко говорил полковник, держа руки на штурвале. – Вот я вам про себя скажу. Прооперировали меня после ранения в сорок втором, это еще на Черном море было. Голову оперировали. Ударило меня в воздухе – был прискорбный случай. И слышу заявление хирурга хороший был хирург, солидный, профессор, конечно. Так вот он заявляет: «Теперь нашему раненому другу назначается
