югу еще быстрее.
- Торопимся на юг, как курортники в отпуск,- шутил Петрович.
Направление дрейфа тоже изменилось: нас несло теперь на юго-запад, мимо Северо-Восточного мыса Гренландии. Перспектива встречи с ним немало тревожила нас, так как такая встреча могла вызвать значительное торошение льдов. Мы заранее привели все свое хозяйство в полную готовность, приготовили комплект аварийного снаряжения и зорко следили за состоянием льдов.
Чем дальше к югу, тем все больше ускорялся наш дрейф. Только бы успеть выполнить всю программу научных наблюдений!
Приближался Новый год, и на нас свалилась еще одна нагрузка: редакции почти всех газет посчитали своим долгом обратиться к нам с просьбой написать что-нибудь о наших мыслях, чувствах, переживаниях...
В ночь под новый, 1938 год Кренкель включил Москву, и мы у себя в палатке услышали звуки Красной площади: 'Интернационал' и бой часов Кремлевской башни.
Я поздравил своих товарищей с Новым годом, мы спели 'Интернационал', расцеловались и пожелали, чтобы 1938 год был для нас таким же счастливым, как минувший.
Из Москвы пришел запрос; там были удивлены скоростью нашего дрейфа и просили подтвердить наши координаты: нет ли ошибки?
Подтвердили: скорость дрейфа именно такова, как мы сообщили.
Мы понимали, что быстрый дрейф беспокоил Москву и там уже готовились снять нас со льдины. Передали, что к нам выходит зверобойное судно 'Мурманец', которое будет патрулировать вдоль кромки льда.
Мы сообща обсудили это известие; особенно оно обрадовало Кренкеля, которого все больше и больше тревожит ухудшение связи с Рудольфом: 'Мурманец' мог послужить промежуточной радиостанцией. Поэтому я сразу же послал капитану 'Мурманца'
Ульянову следующую радиограмму: 'Возлагаем на вас большие надежды по передаче наших телеграмм на материк. Поэтому прошу обратить внимание па высокую квалификацию радиста. Сообщите ориентировочно сроки выхода. Привет коллективу 'Мурманца' от нас четверых'.
9 января прошли параллель Баренцбурга. Не думали мы, что так скоро принесет нас в эти широты!
Ветер и пурга продолжались, и к тому же где-то шло перемещение льдов. К толчкам мы уже привыкли, но временами, когда льдина вздрагивала, у нас начиналось сердцебиение: сказывались усталость и длительное нервное напряжение.
Запросили позывные сигналы радиостанции норвежского острова Ян-Майен (в Гренландском море); Теодорыч намерен установить с нею связь.
Проклятый ветер все время не утихает. Мы, должно быть, попали в район вечных ветров. Гренландия дает себя знать!
10 января получили радиограмму от Ульянова, капитана 'Мурманца':
'Утром выхожу из Мурманска к берегам Гренландии'.
Кроме того, нам сообщили, что готовится выйти к нам также из Мурманска ледокольный пароход 'Таймыр'. На его борту будут находиться самолеты.
Наша палатка засыпана сугробами почти доверху. Чтобы удобнее спускаться в нее, вырубили несколько ступенек в снегу.
Если наша льдина лопнет, то свое хозяйство мы спасем, за исключением палатки, которой, очевидно, придется пожертвовать: так глубоко она в снегу. Выкапывать ее из снега постоянно у нас просто не хватало сил.
Эрнст Теодорыч подслушал телеграмму, переданную с борта 'Мурманца' в Москву: 'Мы горды и счастливы, что нам выпала почетная и ответственная задача идти в Гренландское море для проведения подготовительных работ по снятию папанинцев с дрейфующей льдины...'
Мы и радовались и беспокоились: никогда еще подобные суда не забирались так далеко полярной ночью в Арктику.
Затем мы получили радиограмму от народного комиссара иностранных дел СССР. В ней сообщалось, что норвежцы предложили свои услуги и указали продовольственные базы, находящиеся на берегу Гренландии, на случай, если нам придется покинуть нашу дрейфующую станцию.
С радиостанции норвежского острова Ян-Майен радист передал нам много теплых пожеланий и сообщил, что у острова льда нет: везде - до горизонта - чистая вода. Эрнст договорился с норвежцем о регулярной связи. 16 января сильная пурга нарушила связь, и мы, впервые со дня жизни на станции, пропустили все четыро срока передачи метеорологических сводок на материк.
В очередной телеграмме из Мосюгл запрешивали мое мнение о перспективах снятия с льдины. Сообщили, что 'Таймыр' готоз к выходу в море.
Я ответил, что у нас все благополучно, все здоровы, ледовые условия позволяют дрейфовать дальше; считаем, что снимать нас можно в марте. А на улице - сорок семь градусов мороза!
Первый сильный толчок льда настиг нас 20 января. Мы выскочили из палатки посмотреть, нет ли больших трещин. Вокруг нас все было в порядке. Однако вечером Петрович притащил нарты со всем своим снаряжением к палатке и сообщил:
- Наша льдина окружена чистой водой и изолирована от соседних. От жилой палатки до ближайшей кромки только триста метров.
Стало быть, мы живем на небольшом ледяном острове, подверженном всяким случайностям.
Следующая неделя запомнилась мне страшным скрежетом - шло сильное сжатие. На случай, если придется перебираться на другую льдину, держали наготове все научные материалы и радиостанцию (для нас это самое ценное), а также аварийный запас горючего и продуктов.
Мы были внешне спокойны, во всяком случае старались не волновать друг друга.
Впервые мы передали метеорологическую сводку не на остров Рудольфа и не 'Мурманцу', а норвежской радиостанции на острове Ян-Майен. На острове Рудольфа нас по- прежнему не слышат.
Трещина все увеличивалась, и, не переставая, бушевала пурга. Порывы ветра доходили до двадцати метров. Мало кто из метеорологов на материке наблюдал такое явление! Ветер сбивал с ног. Нельзя было выйти из палатки, глотнуть свежего воздуха. А в нашем палаточном домике было и очень душно и холодно одновременно. Временами даже голова кружилась.
Как-то Женя долго сидел с карандашом в руке, а потом сказал:
- Все-таки мы прошли уже больше двух тысяч километров и работу сделали немаленькую...
29 января я записал в дневнике: 'Нас окружают трещины и большие разводья. Если во время этой пурги произойдет сжатие, трудно будет спастись... Нарты и байдарку засыпало снегом. Пробраться к базам с продовольствием немыслимо...'
Мы отчетливо понимали: впереди - еще более тревожные дни, надо быть к ним готовыми. А впечатление было такое, будто мы жили в мешке, который чья-то сильная рука периодически и основательно встряхивала. Спали по очереди: надо быть все время начеку!
В ночь на 1 февраля мы легли спать не раздеваясь. Гул стоял за стенами палатки такой, словно работали моторы сотни тяжелых самолетов... Мы с Теодорычем тихо разговаривали... Вскоре послышался странный скрип в самой палатке. Разбудили Женю и Шир-гаова.
- Надо одеваться,- сказал я им.- Под нами скрипит лед...
- Зачем одеваться?! Это снег оседает, потому и скрипит,- возразил мне Женя.
Но Петрович быстро оделся и вышел из палатки с фонарем. Вернувшись, сообщил:
- Трещина проходит рядом с нами...
Был он абсолютно спокоен.
Вышли из палатки. Действительно, в восьми метрах от нашего жилья виднелась узкая трещина.
Постояли мы несколько минут, осмотрелись кругом. Пурга не успокаивалась.
Вернулись домой. Кренкель сказал:
- Надо прежде всего попить чайку.
Обсудили план дальнейших действий. Ширшов снова отправился к трещине и вернулся с неприятным известием:
- Трещина разошлась на пять метров и проходит мимо склада.
Мы немедленно направились туда. Я пробил топором ледяную крышу, прыгнул внутрь и... очутился в воде: склад затопило. Па-до было спасать имущество. Мы вытащили его из склада, отвезли на середину льдины и закрыли перкалем. Пошли вдоль трещины. Женя взял свой магнитный теодолит. Оказывается, трещина была не единственная. За дальней мачтой антенны мы увидели вторую трещину, ограничившую нас с востока. Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.
Вернулись в палатку. Теперь в ней грязно, неуютно. На полу, поверх мягких хлопающих шкур, разостлан перкаль. С потолка свешиваются обрывки проводов. Лежит толстый сверток резинового клипер-бота. Мы отогреваем его, перед тем как надуть.
Эрнст завел патефон. Всегда в самые тяжелые и тревожные минуты он садился играть в шахматы или заводил патефон.
- Вот что, братки,- сказал я,- теперь, когда будете обходить лагерь, к краю льдины не подходите. Если что-либо случится с кем-нибудь из вас, считайте, пропали двое: мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю!
Мы все еще жили в нашей палатке, хотя были готовы в любую минуту покинуть ее: из-под пола наружу выступила вода.
Ценное имущество мы погрузили на нарты.
Днем; когда мы занимались эвакуацией складов, Женя увидел звезды. Он обрадовался и крикнул:
- Наконец-то звезды!
Шесть дней мы не могли определить свои координаты. Женя принялся за работу. Никогда, кажется, мы не ждали ре~ зультатов вычислений с таким нетерпением...
- Ну как, Женя?
Женя объявил: 74 градуса 16 минут норд и 16 градусов 24 минуты вест! За шесть суток нас отнесло больше чем на сто двадцать миль к юго-западу.
Два раза нам пришлось повторить Кренкелю эти координаты, прежде чем он решился передать их в эфир.
Мы дрейфовали к югу. Наш 'жилой дворец' больше не внушал нам доверия: того и гляди, льдина под нами разойдется. Поэтому немедленно приступили к постройке жилого дома из снега.
Пурга немного утихла, однако передвижка льдов не прекращалась. Вдруг мы
