У него была такая манера: произнести одну, оторванную от всего фразу и опять надолго замолчать.
А Курочка насвистывал. У него был удивительный слух и никакого голоса, но свистел он отлично – тихо, едва слышно и необыкновенно мелодично, будто не человек свистит, а где-то далеко-далеко играет большой оркестр, и слышно не все, что он играет, а только самое главное, самое трогающее и самое нужное в эти мгновения.
– А потом все мы возьмем и умрем, – опять сказал Калугин со злорадством в голосе. – И тот, кто жил. как свинья, исчезнет навеки, как будто его и не было.
– А тот, кто жил человеком? – осторожно и негромко спросил Левин.
– Надо, товарищи, надо жить по-человечески, – опять сказал Калугин, не отвечая на вопрос Левина, – а то вот этак и прочирикаешь.
И опять надолго замолчал, угрюмым взглядом глядя на спокойные воды залива.
– Боброва к нам назначили на нашу машину, – сказал Левин, – скоро подлечится, и можно будет начинать работу. Он пилот первоклассный.
Курочка с интересом посмотрел на Левина. Потом потянулся и, окликнув сержанта из аэродромной команды, пошел к самолету.
Одевал Александра Марковича майор Воронков у себя в комнате. Тут же на стуле сидел Бобров и говорил, что ничего этого не нужно, что в машине тепло, отсеки отапливаются, а в унтах доктор не сможет работать.
– Еще парашют ему прицепите, – сказал Бобров, когда майор надел на Левина желтую капку, – чудак, ей-богу, человек. Все равно подполковник там все это скинет.
– Ну и пусть скидывает, а я делаю как положено, – сказал Воронков сердито. – Подполковник человек в годах, мало ли что может случиться. А капка не помешает.
Машина стояла на воде, – в окна комнатки Воронкова было видно ее огромное, китообразное, как казалось Левину, тело. Механики прогревали моторы. Из серой «санитарки» два незнакомых матроса носили тюки на катер, с катера их втаскивали в самолет.
– Одного оборудования таскаем, таскаем, – сказал Бобров. – Богадельня, а не самолет.
Он считал своим долгом ворчать по поводу спасательного самолета и всячески критиковал все, что там делалось.
– Ты погляди, майор, – сказал он Воронкову, – ты погляди, сколько всего таскаем. Очень теперь легко будет в воду падать, если что случилось. Товарищ подполковник к каждому боевому самолету в сопровождение такое чудо-юдо назначит. Касторка там, клистир, все, что от науки положено.
– И очень неостроумно! – сказал Левин. – Тяжело шутите, товарищ Бобров.
Он закурил папиросу и сел. Майор Воронков смотрел на него издали.
– Если не знать нашего подполковника, – сказал Воронков, – то можно подумать, что он какой-нибудь там отец русской авиации или там дедушка русского парашюта, верно?
– Дедушка, бабушка, – пробурчал Левин, разглядывая себя в маленькое бритвенное зеркальце Воронкова. – Мне лично кажется, что я как раз очень похож на бабушку. В моем возрасте вообще как-то так случается, что некоторые особи мужского пола становятся похожими не на дедушек, а на бабушек…
– Это как же? – не понял Воронков.
– А очень просто. Впрочем, я шучу. Скажите, ожидается сегодня какая-нибудь операция? Воронков кивнул.
– Что ожидается?
– Воевать сегодня будем. Имеются такие сведения, товарищ подполковник, что немцы свою живую силу и технику погрузили на транспорты и угонять собрались из северных вод. А наша авиация постарается эти транспорты утопить. Ясно?
– Неужели эвакуируются? – спросил Левин.
– А чего же им дожидаться?
– Туда бы с бомбочками подлетнуть, – сказал Бобров, – а мы вот летающую больницу построили. Вынем из воды товарища летчика в нашу больницу и сейчас ему температуру смерим. И анализы начнем делать.
– Вот видите, как он меня ненавидит, – кивнул Левин на Боброва. – Просыпается с чувством ненависти ко мне и засыпает с таким же чувством. И все потому, что на спасательный самолет назначен.
– А вы на него не обращайте внимания, – посоветовал Воронков, – или призовите к порядку. Разболтался парень. Ну и характер, конечно, кошмарный. Бобров, верно у тебя кошмарный характер?
Александра Марковича слегка познабливало, и хотелось лечь, но сегодня ожидалась возможность вылета спасательной машины в первый рейс, и он не мог не полететь. Ждали долго – часа два. Потом заглянул Калугин, вытер ветошью руки и рассказал, что будто бы разведчик Ведерников первым засек караван, но транспорты скрылись в фиорде и сейчас их не могут обнаружить. То, что караван был, это подтверждено снимками, Калугин сам видел снимки – караван серьезный, вымпелов пятнадцать, если не считать кораблей охранения.
– Отыщется, – сказал майор Воронков.
– Он теперь отстаиваться будет, – сердито сказал Бобров, – я ихние повадки знаю. Как увидит, что разведчик повис, – так под стенку в фиорде и там в тени отстаивается. Неделю может стоять.
Калугин не согласился с пилотом. Нынче не те времена, чтобы отстаиваться. Фюрер небось приказал поскорее везти солдат в Германию, там тоже аврал, земля горит. Нет, сейчас они отстаиваться долго не будут.
