напала Ночная Хозяйка. Говорят, явилась самолично. Это сама Смерть! — Лицо его было серым, голос дрожал, на беспрестанно отираемом лбу блестел пот.
Они повернули на юг. Полки хеггов шли в молчании, да и в отряде Отона бодрости заметно поубавилось. Ночная Хозяйка вела с собой многочисленные рати.
По вечерам от костра к костру полетело недоброе перешептывание.
— Идем на верную смерть! Отон, этот выживший из ума Отон, неужто он хочет положить нас всех?! Да и положит, чтобы только заслужить честь у Вождя!
— Да что ты, Вождь такого ему не простит!
— А кто его знает? Помнишь, что Берель насчет Хозяйки говорил? Нет, надо уносить отсюда ноги, пока живы — сотней армию не одолеть.
Отон слышал это, его плечи горбились, однако он молчал.
А Фолко и гномы были озабочены те дни лишь одним — как проникнуть в тайну Талисмана? Предстоящая встреча с Хозяйкой их мало страшила. В конце концов, они не давали никаких клятв Вождю… В любой момент можно было уйти, разыскать где-нибудь разведчиков или эльфов; а в бою, если не лезть вперед, всегда спасут мифрильные доспехи. Но Талисман, Талисман! До него добраться проще, чем до тайны силы Олмера; но он — часть ее, и наложить на него руку надо немедленно! Они должны узнать, что это такое!
А Гэндальф по-прежнему не появлялся, хотя хоббиту, как на заказ, снились мягкие, спокойные и прекрасные сны, где не было места войнам, крови и пожарам, где его дух отдыхал, наслаждаясь блаженным покоем…
Был ненастный сентябрьский вечер, когда, оставив позади горные теснины, большая часть войска хеггов вышла на равнину, простирающуюся далеко на восток. Низкие тучи предвещали грозу, вокруг лежала пустынная и негостеприимная местность, складки, всхолмья с кое-где видневшимися жидкими рощицами. И там, впереди, в сгущающейся темноте, необычно рано для войскового лагеря горели сотни рыжих огней, сотни ни от кого не скрываемых костров. То были ополчения племен, подвластных Ночной Хозяйке. Воеводы хеггов спешили выстроить своих, и Фолко подивился: зачем вообще было вылезать из спасительных гор, из-под защиты верных скал, где хегги, наверное, были бы непобедимы?
Ни та, ни другая стороны не скрывались. Закат охватил полнеба, и в его как нельзя лучше соответствующих мрачному времени перед самой битвой багряных лучах полк за полком выходил на поле; рати выстраивались друг против друга.
Отон, которого эти дни за глаза называли «безумцем», но бояться стали заметно сильнее — после случая с Талисманом, — сжал свою дружину в плотный кулак. С военного совета он вернулся мрачнее тучи, велел всем тотчас же вооружиться, не оставляя ничего в лагере.
Сотня Отона была поставлена на правом крыле войска хеггов, на самом краю; мало-помалу сгущались сумерки, и вдруг в стане хозяев горной страны грянули уже знакомые хоббиту боевые рога; правое крыло качнулось и двинулось вперед, наставив копья прямо на смутно темнеющий шагах в полутораста строй врагов. Рыхлый строй хеггов мало чем напоминал непоколебимый хирд, однако у их противников строя и вовсе не оказалось — толпа легковооруженных воинов, большинство с луками, пращами, легкими копьями; Фолко почти не видел щитов и уж совсем не замечал шлемов.
Дружина Отона ехала шагом, не вырываясь вперед; и лишь когда над их головами свистнули первые стрелы, Отон неожиданно приказал остановиться.
Часть дружины спешилась; хазги и истерлинги остались в седлах. А затем, плотно составив щиты, прикрывшись с боков пешими воинами хеггов и четырьмя десятками своих конных, Отон повел отряд вперед, прямо на неровную линию слуг Ночной Хозяйки.
Фолко шагал как во сне. Сперва он попал во второй ряд, но шедшего перед ним ангмарца нашла случайная стрела, тот осел с булькающим хрипом, и хоббит оказался впереди, между двумя здоровенными орками; он кое-как приладил свой небольшой щит так, чтобы дыра в строю вышла бы не слишком большой, и попытался понять, что же происходит вокруг.
А хегги, собрав лучших своих бойцов вокруг отряда Отона, шаг за шагом теснили противостоящих им, все глубже врезаясь в их ряды. Что делалось в середине и слева, Фолко понять не мог, похоже было, что там лишь сдерживали напор врага; их удар должен был стать решающим.
Однако быстрые стрелки даже не пытались грудью встретить напор бронированной дружины Отона. С хеггами они все же дерзали сцепляться, здесь же они лишь отбегали назад и не жалели стрел.
Коротко звякнув о закрывающую лицо хоббита мифрильную маску, сломалась увесистая стрела; Фолко пошатнулся, едва не упав. Другая клюнула его в плечо; третью отразили поножи. Над ухом безостановочно щелкали арбалеты ангмарцев; страшные луки хазгов сеяли опустошение в рядах армии Ночной Хозяйки; все глубже и глубже проникали они, и вот — противник перед ним не выдержал, бросая свое нехитрое оружие, воины врага обратились в бегство; перед дружиной Отона открылось пустое пространство — лучники неприятеля побежали почему-то не назад, а куда-то вбок, подставляя себя под копья хеггов, идущих по правую руку от Отона; повелительно закричал сам Отон, поворачивая своих и ближних хеггов влево, в середину, где вовсю кипел бой, куда более упорный, чем здесь, — однако в этот миг в лица им повеяло леденящим, промозглым и затхлым ветром, несущим запах тления и смерти; хегги с визгом стали десятками валиться навзничь и в ужасе отползать назад; кинулись врассыпную и немногие воины из числа слуг Хозяйки, еще мелькавшие где-то поблизости; отряд Отона замер, точно с разгону налетев на стену.
Послышалось глухое отдаленное завывание, полное яростной тоски и смертельной злобы, рожденной этой тоской; ледяной ветер жег глаза, врываясь в узкие прорези шлемов; руки сами собой разжимались, отказываясь держать оружие; глаза, точно завороженные, следили за каким-то неразличимым, смутным шевелением, неясным колыханием в сгустившемся впереди сумраке; оттуда, из этого сумрака, на них надвигалось нечто, о чем уже давным-давно позабыли в тех краях, откуда вели род воины Отона; Сила эта давным-давно не являла себя ни в солнечных степях Истланда, ни в хмуром и туманном Ангмаре, ни даже в далеких владениях хазгов; вот мелькнул мертвенно-желтый проблеск — словно два тусклых фонаря замигали впереди; крик умер на губах хоббита, но рука его судорожно шарила за спиной, шарила и никак не могла вырвать из налучья заветный лук и последнюю надежду — эльфийскую стрелу. Вот во мгле замаячили смутные очертания огромной фигуры, напоминающей человеческую; два желтых огня были мертвенным свечением ужасных зрачков. Постепенно из темноты проявлялись контуры — что-то сотканное из еще более непроницаемого мрака, многосуставное, изломанное, с непомерно длинными конечностями…
Оно приближалось. Яростный вой не затихал ни на миг, перекрыв все раздававшиеся доселе вокруг звуки; ледяной ветер, казалось, начисто смел и хеггов, и их противников; Фолко представилось, что дружина Отона брошена одна-одинешенька не только на этом поле, но и во всем мире, что от Средиземья не осталось ничего, кроме тусклой равнины да ворочающейся впереди них кошмарной Силы, явившейся из непонятных и темных мест. В отчаянии Фолко закричал — ужас, первобытный и необозримый, затопил его, дойдя до самых сокровенных уголков памяти, не оставив ни силы, ни воли, ни даже мысли о сопротивлении.
И все же он не повернул назад и не бросился удирать без оглядки, забыв обо всем. Не замечая заливающего глаза пота, не слыша собственного тонкого крика, визгливого от непереносимого страха, он все-таки удержался в строю.
Перед его глазами на краткий миг мелькнуло прекрасное видение расстающегося с обременительным существованием Синего Цветка, который он увидел некогда в далеких отрогах Туманных Гор. И стало чуть легче, хотя он сам далеко не сразу понял, почему так случилось. Глаза его не в силах были оторваться от теперь уже хорошо видной фигуры Ночной Хозяйки, медленно надвигающейся на начавший пятиться шаг за шагом отряд Отона.
И тут до сознания хоббита внезапно донесся совершенно бешеный голос Отона. Тот стоял перед строем, спиной к опасности, высоко воздев над головой свой меч; лицо его, белое, безжизненное, с полными безумной ярости Глазами, заставило отряд приостановиться. Еще не разобрав слов Отона, хоббит понял, что тот приказывает стрелять; руки Фолко, помимо его воли, сумели наконец вынуть лук и наложить на тетиву, давно ждавшую этого момента, длинную тисовую стрелу. Справа и слева от него подняли арбалеты ангмарцы; у Фолко не было ни мысли, ни сил оглядываться, но, сделай он так, на лицах
