Клименту было тяжело. Он никогда еще не видел мертвого ребенка, убитого ребенка. В нем все клокотало. Он представил себе, как кричала эта девочка, когда ее терзали. Наверняка, она звала маму, она просила не делать ей больно. Какой ужас был в этих теперь закрытых глазах…
Какие ресницы, густые, пушистые. Какая красивая девочка…
– Смотри же! – рявкнул Бертрам, видя, что из глаз юноши готовы брызнуть слезы. – Оплакивать – не наше дело!
Климент почти с ненавистью посмотрел на старшего брата: неужели он настолько холоден и черств?
– Чувства прочь! – прошипел Восточный Судья. – Твое дело – найти убийцу и насильника и наказать его, чтобы люди видели – зло всегда получает по полной! А ты из-за эмоций можешь приговорить к смерти невинного! Смотри же!
И Климент увидел.
Отпечатки пальцев, что задушили девочку.
Это были отпечатки тонких, даже изящных, но сильных пальцев. Не таких, какие были у сапожника – толстые и короткие; и не таких, какие имел обычный крестьянин. И еще – след от массивного кольца на отпечатке безымянного пальца левой руки.
– Руки благородного, – сказал Бертрам. – Я же чувствовал – не все тут гладко. Неужели в тебе ничего не шевельнулось, кроме жалости к жертве? Твое чутье Судьи?
– А ее колечко в сумке сапожника?
– Подброшено. Что может быть проще. Теперь надо узнать, какой дворянин был недавно в деревне…
Климент молчал. Он думал о том, что если бы поехал один в далекое горное селение, то уже бы давно приговорил к смерти невиновного…
Однако, нужно было продолжать расследование. И Бертрам подробно объяснил младшему брату, как следует действовать.
– Не могу же я за тебя все делать в Северном округе. Только если советом помочь, – сказал он юному Судье. – Иначе твой авторитет упадет ниже некуда.
Вновь Климент сел за широкий стол в селянской горнице, вновь потянулись по его вызову крестьяне в дом старосты.
Горцы, отвечая на вопросы Судьи, рассказали, что перед праздником к ним в деревню приезжал управляющий из Паленой усадьбы – закупать продукты для господского стола. Вместе с ним и подводами пожаловали в деревню два сына хозяина усадьбы, Эмилер и Флор.
– Как они вели себя в Белокамье? – интересовался Климент у старосты, искоса поглядывая на Бертрама, который сидел со скучающим видом на лавке у окна и рассматривал морозные узоры на стекле.
– Как вели? – чесал затылок крестьянин. – Да как обычно вели. Эмилер присматривал за управляющим, тот – пройдоха известный. И нас дурить любит и господ своих. Однако ж хозяйственник знатный – ловко хозяйство, значит, ведет…
– По делу говори, – нетерпеливо перебил Судья.
– А. Ну да. Эмилер – малый неплохой. Он старший, наверно поэтому…
Тут Климент нахмурился.
– А у Флора черти что в голове. Носился по деревне, парней задирал, девушкам юбки взметывал. Да мы к такому привыкшие, знали, что побалуется и уедет с миром. Молодой он совсем. Вашего возраста где-то, – говорил староста.
– Может, скажешь еще, что его черти в голове те же, что и у меня?! – почти взорвался Климент.
Крестьянин лишь захлопал глазами – ему не было понятно, почему так рассердился Судья.
– Как можно, господин мой. Как можно равнять вас, Судью Королевского дома, и этого балбеса? – пролепетал он. – И в мыслях не было.
Бертрам со своего места многозначительно кашлянул. И Климент в который раз поймал себя на том, что слишком несдержан. На самом ведь деле староста ничего такого не сказал…
Через день Судьи вместе с небольшим отрядом солдат, что сопровождал их в поездке в Белокамье, прибыли к стенам Паленой усадьбы и затрубили в свои рожки.
Разбираться не пришлось вообще.
Как только открылись тяжелые ворота усадьбы, из них выбежал тощий юноша, растрепанный и беспорядочно одетый.
С криком «Это я! Я!» он бросился сперва к Бертраму, хватая его за сапог, потом – прыгнул к Клименту и буквально повис на его стремени, говоря быстро-быстро:
– Снится! Снится! Каждую ночь! Маленькая ведьма! Приходит и смотрит! Смотрит! Глаза как угли! Жгут! Жгут!
В его же глазах пылало безумие. А на безымянном пальце левой руки глаз Климента зацепил толстый витой перстень из красного золота…
Выбежавшие следом старик в меховой накидке, другой юноша и еще несколько людей схватили сумасшедшего, оттащили прочь.
Старик – хозяин Паленой усадьбы – все рассказал прямо там – у ворот, сбивчивым, испуганным голосом. А Судьи, так и не покинув седел, слушали:
