– Разведённый. По-хорошему. У них с женой ребёнок, сын, у жены другой муж. Все в нормальных отношениях. Других подробностей не знаю.
– А эти от кого узнала? Люди говорят?
– Представь себе, из первоисточника. Я знакома со вторым мужем его жены, он юрисконсульт в нашем краковском отделении. Мы как-то разговорились, и он рассказал, что остаётся в прекрасных отношениях с первым мужем своей жены, и с ребёнком никаких проблем. А жена Бартека каждый день благодарит небеса за то, что развелась с первым мужем, ведь чуть не спятила с ним. Она, видишь ли, особа чрезвычайно аккуратная, просто педантка, патологически пунктуальная, ей с Бартеком была не жизнь.
– Прекрасно её понимаю и не удивляюсь. Есть такие качества, которые в людях несовместимы. Из-за сходных несовместимостей со мной развёлся муж, только у нас все было наоборот…
– То есть?..
– То есть он был педантом, а я разгильдяйкой.
– Понятно. А с нашим юрисконсультом я знакома давно, но что первый муж его жены именно Бартек, выяснилось лишь сейчас. Вот я и не знаю, что делать. Если бы не Доминик…
Нет, это ж какое нужно терпение! Чтобы не сорваться, собрала со стола пустые пивные банки и отправилась в кухню за новыми. В холодильнике оказалась лишь одна. Прихватив её, поставила охлаждаться ещё несколько и вернулась в гостиную. Теперь я могла говорить более-менее спокойно.
– Ну разумеется, Доминик, как же ты обойдёшься без ночных истерик? Уверена, именно воспоминания о них помогают тебе воздерживаться от дурацких хихиканий во время ваших ежедневных летучек, когда кто- то выдаёт очередной идиотизм…
– Слушай, перестань, пожалуйста…
– А что, разве не правда? Из-за Доминика пребываешь в хронически угрюмом настроении, но нет худа без добра, излишняя смешливость приводит к ранним морщинам.
– Иоанна, прошу тебя, кончай.
– Могу и кончить, почему нет? А ведь, между нами говоря, Бартек красивее Доминика, хотя мне и трудно оценить, очень мешают кудлы на морде. Но ничего, знаешь, в Древней Армении мужчина без бороды вообще не считался мужчиной. Вот уж у кого были бороды, так бороды! До пояса, чёрные, лохматые… А он тебя охмуряет сдержанно или страстно?
Мартуся не сразу ответила, – должно быть, пыталась представить знакомых мужчин в густых чёрных бородах до пояса.
– Ну нет, – решила она, – до пояса – это уж чересчур, независимо от цвета. А если уж такая любопытная, так и быть, скажу: ухлёстывает он культурно, хоть и неотступно. Сама посуди – если честно, на кой ему был тот пожар? Ведь пожары в его компетенцию не входят, Бартек занимается интерьерами, реквизитом, но никак не стихийными бедствиями. Они по части операторов и монтажников. И при его… скажем так, общей нерасторопности заявиться в монтажную и высидеть с нами несколько часов значило очень много.
Я сделала вид, что не поняла соавторшу, и невинно заметила:
– Раз он занимается сценографией твоего сериала, хотел, должно быть, вжиться в атмосферу произведения, проникнуться его духом, да и вообще получше ознакомиться с содержанием будущего шедевра.
Мартуся пробормотала что-то нечленораздельное. Наверняка ей не понравилась моя интерпретация поведения Бартека, её душа, травмированная Домиником, жаждала лекарства. Уловив знакомое имя «Крысек», я потребовала разъяснений.
– Да что тут разъяснять? Его мне только не хватало! Приглашает поехать на отдых в Испанию, вместе с ним и мамочкой…
– Что ты говоришь! Как трогательно! С твоей мамочкой?
– Нет, со своей! Купил путёвку в качестве подарка ей ко дню рождения, а я буду украшением их отдыха. Звонит каждый день и уже два раза поджидал у моего дома.
Долгая жизнь, точнее, большой жизненный опыт имеет свои преимущества и недостатки. Мне тут же вспомнился случай из автобиографии, и я не преминула поведать о нем:
– Знала я одного такого… Мамуля старалась удержать его при себе зубами и когтями. Не могло быть и речи о том, чтобы без маменькиного разрешения встретился с девушкой, приходилось бедняге делать это втайне от старухи, уверяя, что остаётся на сверхурочные, так старая ведьма звонила ему на работу, проверяла. Бдила похуже жены. Всех девушек сына ненавидела лютой ненавистью, рылась у него в карманах и ящиках стола, выискивая письма и записочки. Его же зарплату изымала, выдавала только на бензин и кофе в буфете. Проверяла показания спидометра…
– И он, кретин, не дотумкал его подкрутить?
– Видимо, не дотумкал. Или уж такой честный был.
– И что, в конце концов он пристукнул драгоценную мамочку?
– Слушай дальше, – задумчиво продолжала я, вспоминая давно прошедшие времена, дни моей юности. – У этого парня были ещё брат и сестра. Брат сбежал в Африку, в ЮАР, хотя и был убеждённым противником расизма, а сестра вышла замуж за поляка из Австралии. Ничего подальше не нашли. Думаю, и в космос рады были бы смыться, да не представилось такой возможности. А он, мой приятель, слишком поздно спохватился, когда остался у мамочки один-единственный, не бросишь родительницу на старости лет.
– И чем дело кончилось?
– Женился-таки на той самой девушке, с которой втихаря встречался, когда их дочь уже школу кончала, пятнадцать лет ей было. Мамуся, слава богу, к этому времени основательно подряхлела, гангреной осталась, но физические силы уже не те, в восемьдесят лет не могла с прежней въедливостью следить за своим младшеньким. Очень я люблю такие страшные истории.
