– Вы с ума сошли, – сказал Хосе Мануэль. – Вы что, действительно собираетесь послать девушку к Генсеку? Это же преднамеренное убийство.
– Не пугай меня. Я и так достаточно напугана, – сказала Маша.
– И слава Богу, что напугана! – воскликнул журналист. – Единственное, что вы должны сделать, – это сейчас же отправиться в полицию и все честно рассказать.
– Значит, этот тоже учился в Сорбонне, – укоризненно покачал головой Джокер. – Сразу заметно. Кстати, у нас тут не полиция, а милиция.
– А при чем тут Сорбонна? – не понял Чема.
– Не обращай внимания, – махнул рукой Альберто. – Но в одном он прав. В полицию нам обращаться никак нельзя. Меня удивляет, как за столько лет журналистской практики тебе удалось сохранить детскую идеалистическую наивность.
– Просто я верю в правосудие, – обиделся Хосе Мануэль. – Полиция на то и существует, чтобы отыскивать и наказывать преступников.
– Ты в этом уверен? – усмехнулся маркиз. – А как насчет Латинской Америки? Ты смог бы на спор отыскать в Мексике хотя бы одного честного полицейского?
– Ладно, – сдался журналист. – Поступайте как знаете, но я уверен, что ничем хорошим это не кончится. В любом случае я хотел бы вам помочь. У Гисберта есть кое-какие связи с русским спецназом и крупными фигурами в армии и в милиции. Если ваш план с Генсеком не сработает или если что-то пойдет наперекосяк, дайте мне знать, может, мы с Гисбертом что-нибудь и придумаем.
– Хорошо. Как мы сможем связаться с тобой? – спросил Альберто.
– Я вам дам телефон моего номера в гостинице, – ответил Чема. – Завтра я весь день буду ждать вашего звонка. Кроме того, Гисберт сейчас в Сочи. Если вдруг что-то случится и ты меня не застанешь, звони ему на мобильный.
– Договорились, – сказал Альберто.
– Да, кстати, – спохватился Хосе Мануэль. – Похоже, тут капитан милиции на Мириам глаз положил, так что в крайнем случае, возможно, и с этой стороны мы сможем попросить помощи.
– Нет, с милицией лучше не связываться, – вмешался Джокер. – Это еще похуже мафии будет.
– Как хочешь, – пожал плечами Хосе Мануэль.
– Что за жизнь! – тяжело вздохнул Шамиль Масхаев. – Совсем в горле пересохло. Душа горит!
– Не говори! – поддержал его Азиз Шакбараев. – Плохо дело. С этой войной совсем трезвенником стал.
– Если бы в аул сгонять! – мечтательно произнес Шамиль. – Там троюродный брат моего свояка такую чачу гонит – от одной рюмки петь хочется. Аж до пяток, понимаешь, продирает.
– Ну так сгоняй в аул! – предложил Азиз.
– Ты что! – ужаснулся подобной мысли пораженный Шамиль. – Я на посту. А как же заложники?
– А что заложники? – пожал плечами Шакбараев. – Я-то на что? Заложники никуда не денутся, а командир, говорят, далеко, в Кабардино-Балкарию ночью ушел. Кому какое дело, если ты в аул за чачей сбегаешь?
– До аула, однако, больше двух часов будет, – с сомнением произнес Шамиль.
– А ты перебежками! Глядишь, и за полтора обернешься, – ободрил его Азиз. – Ты лучше о чаче подумай.
Шамиль сжал винтовку. В его душе еще продолжалась борьба, в которой чувство долга заранее было обречено на бесславное поражение.
– Ладно! – решительно стукнул прикладом о землю Шамиль. – Будь что будет! Я иду в аул!
– Вот это дело! – хлопнул его по плечу Азиз.
– Вот так я влетел на двадцать пять тысяч долларов, – закончил свое печальное повествование Иван Копилкин.
Обычно бесстрастный взгляд Серого Кардинала, как ни странно, выражал живое сочувствие.
– И как же ты расплатился? – поинтересовался он.
– Своей дочерью, – мрачно ответил Иван.
– Это как? – осторожно спросил Степан Иванович.
– Она добровольно отправилась батрачить на одного типа в течение пяти лет, чтобы меня не убили за долги.
– Вот это да! – Кашкин присвистнул от восхищения. – Мне бы такую дочь!
– Она меня ненавидит! – еще больше помрачнел Иван. – Я никогда не был хорошим отцом.
– Если выберемся отсюда, обещаю, я заплачу твой долг, – пообещал Серый Кардинал.
– Не шутишь? – недоверчиво уставился на него Копилкин. – Это ж какие деньги!
– Я никогда не шучу! – заверил его Степан Иванович. – Говорят, Господь помогает тому, кто творит добрые дела.
– Я думал, ты не веришь в Бога! – удивился Иван.
– Теперь и сам не знаю, во что верю. Я здорово изменился за эти дни, – сказал Серый Кардинал. – У меня было время подумать.
– У меня тоже, – согласно кивнул фокусник.
Дверь землянки распахнулась, и, размахивая кинжалом устрашающих размеров, на пороге появился взъерошенный Азиз.
Иван испуганно попятился.
– Что? Уже? – ошарашенно спросил он. – Говорили ведь, через месяц! Еще почти две недели осталось!
– Что – через месяц? – не понял Шакбараев.
– Казнь! – внезапно охрипшим голосом просипел Копилкин.
– Какая казнь! Совсем с ума сошел! – укоризненно покачал головой Азиз. – Я освободить вас пришел. Или вы уже не хотите деньги платить?
– Хотим, хотим! – заверил его Кашкин. – Об этом не беспокойся.
– А кинжал зачем? – с облегчением переводя дух, спросил Иван.
– Как зачем? Веревки резать! – Шакбараев сокрушенно почмокал губами. – Совсем глупый стал. А вот в карты хорошо играешь.
– Так режь! – сунул ему связанные руки фокусник.
– Ключ, пожалуйста! – обратился к консьержу Хосе Мануэль. – Кстати, сеньорита Диас Флорес у себя?
– Она вернулась около двух часов назад, – сказал тот, протягивая журналисту ключ.
«Надеюсь, они уже спят, – пробормотал Хосе Мануэль, направляясь к лифту. – К утру успею придумать какое-нибудь благовидное объяснение своему исчезновению».
Зевая, журналист повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. Только сейчас он почувствовал, что смертельно устал. Чема нажал на выключатель, и вспыхнувший свет озарил могучую фигуру Костолома, устроившегося в кресле, и соблазнительно раскинувшуюся на кровати Мириам Диас Флорес.
– Сюрприз! – с нехорошей улыбкой произнес Костолом.
Хосе Мануэль устало прикрыл глаза.
– А я-то думал, вы давно уже спите, – безрадостно произнес он.
– Где ты был? – все с той же нехорошей улыбкой поинтересовался Костолом.
– По-моему, мы еще не женаты, так что сомневаюсь, что должен давать тебе отчет о своих перемещениях, – недовольно ответил журналист.
Гарик неторопливо взял со стола пустой стакан, повертел его в пальцах, внимательно посмотрел его на просвет, а затем резким движением впился в него зубами. Откусив здоровенный кусок стекла, Костолом, к ужасу Хосе Мануэля, с громким хрустом принялся его жевать.
Чема, обладающий типично испанской впечатлительностью, почувствовал, как его рот наполняется слюной. Ему казалось, что острые неровные осколки терзают его собственные губы и десны. Представив, как стекло разрезает на части его горло, неторопливо опускаясь вниз, в пищевод и желудок, журналист испустил тихий стон. Он был сломлен, и Костолом это прекрасно понимал.
