Захлестнутый волной горя, он вновь попытался стереть пятно. Ярость его и отчаяние возрастали, ужас терзал и рвал душу, зубы скрежетали. Из глаз безудержно полились слезы, смывая последнее, что осталось от образа Нейаки. Когда со снимка исчез даже намек на то, что когда-то там было изображение человеческого лица, Серебряный Шип упал на колени, поверженный и сотрясаемый агонией скорби.
Земля в глазах его пошла кругом, луна, приплясывая, вихрем закружилась на небе, пока не превратилась в белое слепящее колесо, всасывающее в себя все звезды. Ошеломленный Серебряный Шип вцепился в камень, пытаясь сохранить равновесие. Но руки его соскользнули, он почувствовал, что падает, что неведомая сила закручивает его и затягивает в какую-то гладкую тугую спираль, которая грозит удушить его, забрав у тела последнюю возможность дышать. Теряя сознание, он еще услышал, как амулет звонко стукнулся обо что-то. Наверное, он не удержал его и выронил из руки, как и испорченную фотографию Нейаки.
Последней его сознательной мыслью было: «Если это не путь к Нейаки, так пусть лучше смерть, Жить без нее я не хочу».
Вскоре после того, как ей удалось задремать, Никки проснулась от резкого сотрясения. Ее новый водяной матрас — нечто, таящее в своих недрах невообразимую слякоть, — качнул ее туда и сюда, как лодчонка, швыряемая штормом. В первые секунды, ничего не понимающая, поверженная в смятение, Никки решила, что это землетрясение, возможно, одно из тех, чьи подземные толчки способны снести с лица земли целые города. А может, это началась серия неслышимых, но опасных подвижек вдоль Нового Мадридского разлома? Но как бы там ни было, а первое, что необходимо сделать, выбежать на улицу и спасти если не имущество, то хотя бы свою жизнь. Однако она никуда не побежала, а ждала, что последует дальше. Возможно, это был одиночный толчок.
Постепенно кровать успокоилась, качка прекратилась, и напряжение Никки ослабло. Затем, когда она, затаясь, ожидала, чтобы улеглось волнение, возникшее в животе, послышалось это. Дыхание? Да, тяжелое дыхание! Где-то здесь, рядом, на другой стороне постели. Господи! Рядом с ней!
На какую-то долю минуты сердце ее замерло» потом заколотилось с удвоенной силой. Мозг суматошно перебирал все мыслимые объяснения. Но какие там все! Пара, да и то смешных. Кошка? Но разве у Их Светлости возникли проблемы с астмой? Возможно, но неправдоподобно. В дом проник вор? Или помирающий наркоман? В высшей степени неправдоподобно.
Ее ночной визитер застонал, и Никки, отбросив все доводы рассудка, попыталась, было покинуть ложе, тотчас ответившее ей новой волной. Попробовать еще? Но на чертовой водокрутке это совсем Я так просто, тем более для женщины с почти семимесячным сроком беременности!
— Ох, Господи, Боже мой! Ох! — бормотала она» пытаясь подвинуться к краю матраса и как-нибудь покинуть его, наконец.
Матрас опять колыхнулся и сбросил ее за борт. Когда она плюхнулась на пол, человек — она не сомневалась, что это мужчина, — застонал опять
Не вставая с пола, она подняла руку и попыталась нашарить на ночном столике телефон. И в этот момент вновь раздался мужской голос, заставив руку ее остановиться на полпути. Она замерла. Прислушалась. Голос глухо произнес нечто, напоминающее ее имя.
Дыхание перехватило. Страшась того, что может увидеть, но еще больше боясь неизвестности, Никки нашарила кнопку ночной лампы. Свет, брызнувший сверху, ослепил ее. Но, приглядевшись, она увидела нечто, повергшее ее в полное замешательство, — на этот раз от непомерной радости, захлестнувшей душу.
— Торн! Торн! Ох, дорогой мой Торн! Это и вправду ты? Ты, в самом деле, здесь? Ох, Господи! Силы небесные!
Серебряный Шип все еще пребывал в полубессознательном состоянии, и она, обойдя кровать, трясла его теперь, пытаясь пробудить окончательно.
— С тобой все хорошо? Скажи мне, Торн! Очнись, любимый! Посмотри на меня!
Веки его вздрогнули.
— Нейаки?
— Да! Да! Это я, Торн! Проснись же! Медленно, страшась, что все это происходит во сне, Серебряный Шип открыл глаза — открыл глаза и увидел самое прекрасное, что существует для него в мире, увидел Нейаки. Его Нейаки. Она улыбалась ему и плакала, и слезы счастья падали на его обнаженную грудь. Протянув руку, он прикоснулся к ней и теперь уже не сомневался, все это — Реальность. А Никки тормошила его, впиваясь ногтями в кожу, будто тоже торопилась скорее доказать ему, что она не сон.
В следующее мгновение он заключил ее в свои объятия и так сильно прижал к себе, что они оба почти не могли дышать. Ее смех. Ее возгласы. Влажные от слез поцелуи. Он хотел получше ее рассмотреть, но все никак не мог выпустить из своих объятий.
— Нейаки, любовь моя. Моя нежная, светлая любовь. Как я страдал без тебя!
— Ох, Торн, я боялась, что вообще никогда тебя не увижу, что ты никогда больше не обнимешь, меня. Люби меня! Ох, дорогой мой, люби меня! С тех пор как мы были вместе прошло, мне кажется, столько бесконечных лет.
— Да, возлюбленная, да, — пробормотал он почти уже невнятно. — Я тоже хочу тебя, хочу любить сейчас…
Он поцеловал ее нежно и глубоко, руки его будто заново изучали ее тело, эту гладкую кожу, эти милые формы. И вот, наконец, ладонь его легла на округлый живот, и он почувствовал, как их дитя вздрогнуло и двинулось внутри ее, и двинулось еще.
— А как же наш беби? — спросил он, вмиг очнувшись от любовной горячки.
— Я уверена, что он возражать не будет, — сказала Никки и улыбнулась, ибо именно в эту секунду младенец пошевелился в третий раз. — Мне кажется, он хочет поприветствовать своего папочку. Почему бы тебе не нанести, ему более близкий визит?
После столь долгого ожидания они сотворили любовь медленную и нежную, ни на минуту не забывая о третьем, а потому соитие их носило характер скорее духовного воссоединения, нежели ненасытной плотской страсти. Не было места на теле возлюбленной, которого он не коснулся бы нежной лаской, равно как и она, изучая и вновь узнавая, гладила и ласкала его плечи и спину. Они будто пробовали друг друга на вкус, узнавали родные запахи. Но главное, что объединяло их сейчас — это огромная нежность, которую они испытывали друг к другу.
В тот момент, когда он овладел ею, он, овладев большим, чем просто ее телом. Он овладел ее душою. Ее полный блаженства возглас вторил его стону.
— Милости прошу домой, дорогой мой, — прошептала она.
Ее шелковистое тепло обволокло его, будто купая его в любовной росе.
— Да, — сдавленно пробормотал он, — я вернулся домой. Отныне ты навсегда станешь моим единственным домом.
Некоторое время спустя, когда первое их желание было удовлетворено, Серебряный Шип поцелуями осушил слезы на ее лице.
— Надеюсь, что это слезы радости, милая, было бы ужасно думать, что я причинил тебе хоть малейшую боль.
— Нет, все прекрасно. Более чем… Мое сердце утопает в счастье.
— Как и мое. Я тоже боялся, что никогда не увижу тебя. Сколько раз в эти последние дни я пытался достичь тебя, жил одной только верой, одной мечтой. И вопреки всему верил, что найду путь к тебе, найду его прежде, чем ударят морозы, ибо не думал в те дни ни о чем, кроме успеха.
— Что бы ты ни делал в эти последние дни, это сработало. Благодарение Господу! Ты здесь! — Руки ее пробежали по его телу, упиваясь безукоризненной гладкостью мускулистого тела. Но когда пальцы коснулись его черных волос, она вздрогнула, испугавшись того, что почувствовала. — Боже правый! Торн! Где ты так вымочил волосы?
— Я стоял в футе от водопада. Потом, помню, упал на колени, брызги летели на меня.
— Ради Бога, Торн, сейчас же ноябрь! Каково это было стоять в ледяной воде! А ты почти голый! Сейчас я тебя обсушу и согрею, пока тебя до смерти не одолела простуда.
— Я уже согрелся, — сказал он. — Жаль только, что намочил твою белоснежную постельку.
