намордник на Курка. Всей своей силой Крис удерживал вырывающегося, обезумевшего от страха волка, пока я, ловя момент, когда острые волчьи клыки сомкнутся, пыталась накинуть намордник на обе челюсти враз. Наконец мне это удалось, и Крис поволок Курка к ящику.
Я вся дрожала, ожидая, когда настанет очередь Леди. Курок пустил в ход свою силу, Леди будет бороться всем своим духом. Крис схватил ее. Она взвилась на дыбы, норовя укусить меня. Никогда мне не забыть ее глаз, зеленовато— дымчатых, словно распертых изнутри неистовой черной яростью. Я накинула на нее намордник, и ее тоже оттащили к ящику, прищелкнули к цепи, пропущенной сквозь отверстие в его задней стенке, заволокли внутрь. Мы летели над мертвенно— белым, однообразным склоном тундры, поднимающимся от моря к горам. К моему восхищению, наш пилот, в жилах которого частично текла эскимосская кровь, безошибочно угадывал под снегом еле заметные русла замерзших рек и при скорости сто тридцать миль в час легко определял курс над незнакомой местностью по глазомеру и карте, лежавшей у меня на коленях.
Когда на юге показался хребет Брукса, мы с тревогой увидели, что он затянут туманом. Мы нашли долину Киллика, вошли в нее и с величайшей осторожностью полетели между скрытыми в тумане горными склонами. Пилот, привыкший летать лишь над равнинным арктическим побережьем, явно нервничал.
Энди доставил в наш старый лагерь баррель бензина, и мы должны были там заправиться. Но мы легко могли проскочить поворот в долину Истер-Крика.
— Лучше повернуть назад, пока у нас еще достаточно бензину, чтобы куда-нибудь долететь, — сказал пилот.
Тревожно переглянувшись, мы поменялись с Крисом местами, и он стал помогать пилоту следить за ориентирами и выплывающими из тумана горами.
(Проделать над волками обратную процедуру было просто немыслимо.)
Туман редел. В ярком солнечном блеске мы пролетели вверх по Истер-Крику, а затем и над Столовой горой, над нашим маленьким фанерным ящиком. Он все еще сохранял свежий, новый вид. Вот если б можно было сбросить волков на парашютах прямо в загон, подумала я. Меня жуть брала при мысли, что придется выпускать их из ящика и с боем волочить в гору.
Пилот высадил нас в тундре у самого подножья горы, чтобы покороче ходить с багажом, дал газ, запрыгал по буграм, так что затряслись крылья, и улетел. Мы остались одни в тишине, среди белых солнечных гор, с грудой багажа и ящиком с волками. Температура здесь была лишь двадцать градусов ниже нуля.
Первым делом Крис протоптал тропку к нашему бараку и затопил печку. Мы позавтракали второй раз, затем отправились вниз за волками. На меня вновь напала трясучка. В моем распоряжении была всего лишь минута или две, чтобы побороть страх: если я буду бояться, волки почуют это. К счастью, мне представилось, как я буду рада, когда они опять окажутся на свободе, и я лихорадочно уцепилась за эту мысль.
Крис взялся за одну из двух цепей, выползавших из ящика на снег.
Изнутри послышалось рычанье. Не думая о защите, я подошла к дверце и подняла ее. Первым вышел Курок, низко пригибаясь и опасливо озираясь вокруг. Я взяла вторую цепь и снова подняла дверцу. Леди вышла, повела вокруг диким взглядом и узнала место! Она так стремительно потащила меня вверх по тропинке, что у меня дух занялся. «Тише, Леди!» — умоляла я.
Нам стоило большого труда снять с волков заржавевшие за зиму ошейники.
Намордники оказались слишком — «человечно» — широки, и волки прихватывали нам руки зубами. Но хуже всего было то, что застежка на ошейнике Леди проржавела и не открывалась, и Крису пришлось ножом рассечь кожаный ремень.
Одновременно мы вдвоем изо всех сил удерживали волчицу. Почувствовав, что на ней больше нет ошейника, который сдавливал ей шею четыре с половиной месяца, Леди в полуобмороке припала к изгороди загона.
Мы перенесли все запасы мяса и мягких продуктов с места выгрузки к бараку, чтобы волки, оказавшись на свободе, не растаскали их.
На следующий день своим приятно— грубоватым голосом, по-видимому, всегда нравившимся волкам, Крис нараспев протянул старую, излюбленную фразу, которой мы не слышали уже с ноября:
— А не хотите ль прогуляться?..
Свободные, без ошейников, волки выбежали на простор тундры.
Был чудесный день полярной весны. После полудня поднялся ветер, но ненадолго. От каждого холмика, от каждой горы тянулась чистейшая, мягчайшая голубая тень, точь-в-точь под цвет неба. Между ивами у реки петлями вились заячьи тропы в восемь дюймов шириной. Горб «ледника» на реке голубел, как яичко малиновки. Снег был изрыт норами куропаток и покрыт сетью куропаточьих следов. Сами куропатки бегали тут же на своих мохнатых белоснежных ногах.
Сотни две куропаток подобно мраморным статуям сидели, греясь на солнце, на склоне холма, и Леди, радостно— спокойная, побежала к ним. Первая шеренга птиц попятилась от подбегающего черного волка, затем взлетела, а Леди так же спокойно, рысцой, повернула назад и подняла следующую шеренгу. Последняя шеренга куропаток осталась сидеть, как сидела.
Так, вчетвером, мы шли все дальше и дальше, занятые каждый своим делом, интересуясь каждый своим. Я была на верху счастья.
Но захотят ли волки вернуться с нами домой? В тот день они вернулись.
А потом настал день — они не вернулись.
— Они унесли с собой часть моей жизни, — сказал Крис. — Но им было так одиноко, так скучно; в Барроу им так не хватало собак.
Не отправились ли они к побережью искать их?
Всякий раз, выходя из барака, мы невольно обшаривали взглядом широкую полосу белизны, над которой высились, словно высеченные из синего камня, горы. Ждали мы не первых возвращающихся оленей, а двух волков — темного и светлого.
На второй день, в сумерки, Крис вышел из барака, чтобы обвести напоследок тундру долгим, печальным взглядом, и вдруг я услышала, как он очень ласково говорит:
— Это ты, Леди? А где же Курок?
Я выбежала к нему.
Мы обласкали Леди; она радостно приветствовала нас. Но где же Курок? Он тут же показался со стороны загона, — вероятно, искал там съестное. Мы встретили его, как воскресшего Лазаря.
Впустив волков в загон и роскошно накормив их, мы не удержались и еще раз вышли к ним в сумерках поласкаться, и тут произошли две странные вещи.
Во-первых, Леди, одиноко стоявшая у изгороди, вдруг пришла в неистовый восторг, стала кланяться, улыбаться и откидывать вбок лапу. Мы в удивлении смотрели на нее.
— Наверное, они думали, что заблудились, и Леди нашла путь домой, — сказал Крис (Леди во всем была первой).
Теперь она считает себя настоящей героиней!
И тут Курок сделал нечто из ряда вон выходящее: набросился на Леди.
Волки в отличие от собак практически никогда не дерутся. Сцепившись, Леди и Курок взвились на дыбы и повалились на Криса. Отдуваясь, он выбрался из-под них.
— Мало радости лежать под такой куче— малой! — сказал он.
Что послужило причиной этой стычки? Ведь через минуту все было кончено.
Крис терялся в догадках. Возможно, Курок был взволнован необычно роскошным приемом, который мы ему оказали, и возревновал нас к Леди.
Мы стояли на пороге нового, и два дня спустя оно дало о себе знать.
Среди ночи нас разбудил вой волков. Это был новый, неведомый нам вой, возможно, самый красивый из всех звуков, которые издают животные, — «призывный вой» волков.
Два волчьих голоса постоянно модулировали, то повышаясь, то понижаясь, все время составляя аккорд и не сливаясь в унисон.
Минорные терции чередовались с квинтами. Иной раз один голос тянул долгую ноту, а второй оплетался вокруг нее. Ноты звучали чисто, как рожок.
