завлечь к себе наших специалистов.
– А-а, тогда понятно, почему у меня увеличился оклад.
– Конечно, я не привык бросать деньги на ветер. Мне надо было сначала посмотреть, что за художницу прибил к нашим берегам попутный ветер.
– Вы поэтически выражаете свои мысли.
– Ты угадала, Титова, я и есть поэт. – Директор незаметно перешел на ты. – Одно время, в юности, мечтал даже поступать в Литературный институт, да обстоятельства не позволили. Вот послушай:
– Это написали вы? – спросила ошеломленная Тоня. Уж чего она от директора никак не ожидала, так это стихов. Ей казалось, что он скорее прагматик, чем романтик.
– Между прочим, заметь, я не спрашиваю, понравились они тебе или нет...
– Понравились!
– Да погоди. Сейчас я вовсе не признания жду от тебя, а понимания. Может, и сопереживания. Я хочу сказать, что чем больше я здесь живу, тем больше люблю эту землю. И согласен с тобой: пусть я человек и небедный, но это совсем не те деньги, которые нужны, чтобы облагородить жизнь Раздольного. Да, я не стал поэтом, но я же могу сделать богатым этот край, будучи виноделом... Хотя какой я по-настоящему винодел? Чтобы производить виноматериал, много ума не надо.
– Не скажите, – заступилась Тоня за самого директора. – Вы даете работу сотням людей, содержите в порядке Раздольный, теперь вот решили народ к культуре приобщать...
Директор с подозрением взглянул на нее:
– Ты так шутишь?
– Нисколько!
– Послушай, Антонина Сергеевна, могу тебе признаться – я человек небедный.
– Догадываюсь.
– Может, ты думаешь, что я ворую?
– Ну зачем же так грубо?
– Слушай, девочка, ты, однако, себе на уме. А я думал, лопушастая...
– Какая?
– Ну, в том смысле, что обмануть тебя ничего не стоит, а ты просто не обращаешь внимания на всякие там обманы. Почему?
– Потому что больших денег на этой работе не заработаешь, а нервировать себя из-за копеек не считаю нужным. В конце концов, копейкой больше, копейкой меньше... Я считаю, это не принципиально. А философия у вас на уровне. Только я не помню, как она называется. Что-то такое было у древних греков. Путем логических доказательств они утверждали, что белое – это черное.
– Вот видишь, кто из моих рабочих мог бы так изящно стукнуть меня по носу?.. Бог с ней, с философией. Скажи, Антонина, ты хотела бы зарабатывать большие деньги?
– Зарабатывать? Да. Своим трудом. Но для этого художнику надо вначале заработать имя. Однако мы отвлеклись. А остановились на том, что вы человек небедный.
– Вот. Так я хочу сказать, что мне не все равно, как живут мои подчиненные. Что они едят. О чем думают. То есть я не мечтаю о том, чтобы захапать как можно больше, я согласен делиться.
– Отрадно слышать.
– Что такое, почему в твоем голосе мне слышится некая издевка? Ты не веришь в мои благие намерения?
– Верю.
– Не веришь!
– Леонид Петрович, чего вы от меня хотите?
– Хочу, чтобы ты не сбежала отсюда.
– Да не собираюсь я сбегать, в сотый раз вам об этом говорю!
– Кто знает... Думаешь, я не видел, какими глазами на тебя этот Лавр смотрел? Пещеры его, видите ли, заинтересовали! Знаем мы эти пещеры!.. Или в городе ты счастливей будешь?
Надо же, еще ничего не случилось. Еще даже не состоялся с Михаилом тот самый важный разговор, а директор уже почувствовал то, что было неясно пока самой Тоне.
Вернее, он почувствовал ее волнение перед неопределенностью дальнейшей жизни, которая всего сутки назад, всего неделю назад казалась ей такой простой и понятной.
Глава семнадцатая
– Нет, ты послушай, что я говорю! – Леонид Петрович в шутку прикрыл рот рукой. – Уговариваю жену не возвращаться к мужу. Не слушай меня, девочка, действуй, как для тебя нужнее... И все же жалко. Даже тех интеллигентов, которые залетают к нам по ошибке, удержать не можем. Да и чем? Ни интересной работы, ни хороших денег...
– Как же нет интересной работы? – опять заторопилась утешать Тоня. – А это? – Она показала на засыпанную гравием площадку. – Посмотрите, какой здесь будет прекрасный вид, когда мы выкопаем пруд...
– Что? Пруд? – Директор схватился за голову. – Кажется, дай кое-кому палец, руку откусят! Может, лучше тебя не удерживать? Решила ехать, так езжай...
– Нет, это вы, шеф, сразу на попятную. Тут и делов-то на два дня. Вырыть котлован. Провести воду. Сколько тут... метров пятнадцать от мастерской, так? Разведем лотосы...
Леонид Петрович смотрел на нее во все глаза.
– Лотосы, значит? Неслабо.
– А что, я слышала, у нас в крае, кажется, в Старо-Деревянковской станице, есть огромный пруд с лотосами. Очень красиво, между прочим. Туристы только и ездят, что лотосами любоваться. А если они будут расти возле нашего сада камней... Представляете?
– Представляю... За лотосами сама поедешь!
– Командировочные дадите?
– Дам, конечно, куда тебя деть!
– Тогда и поеду, куда же вас деть!
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Директор одобрительно кивнул Тоне:
– Приятно, что я в тебе не ошибся.
– Да, уговорить меня легко, – в тон ему откликнулась Тоня.
– Если бы ты сама не хотела, кто бы тебя уговорил?.. Получилось двусмысленно, но ты же не станешь понимать меня превратно?
– Не стану. Тем более что в Раздольном вы считаетесь человеком высокоморальным...
– Да ладно тебе расхваливать. Можно подумать, что всякий мужчина хочет таковым выглядеть. Может, я только и мечтаю...
Он конфузливо умолк.
Тоня мысленно посмеялась. В ней пророс и стал набирать силу росток самоуверенности. А так как место для всех эмоций, как и фобий, было одно и то же, то этот росток стал вытеснять ее страхи, неуверенность в себе, откровенную слабость. Нет, она не хотела быть этакой бой-бабой, пытающейся встать рядом с мужчинами или мериться с ними силой, но она могла дать отпор. По крайней мере переставала бояться своего мужа. Как ей казалось.
Директор подвез ее до дома после того, как совместными усилиями мужчины установили Плачущую девушку там, куда показала Тоня.
Она включила нагреватель воды и подумала, что в самом деле жила в поселке, не пытаясь никак свой быт приукрасить. Вон Надежда, не успела купить дом, а уж работа в нем кипит вовсю, Тоня же до сих пор
