Для той это было особенно мучительно — Ольга отличалась не только умом и педагогическим талантом, но и ослепительной красотой, которую умело подчеркивала.
На ней всегда были строгие, но очень модные и современные костюмы, стриглась она в самом дорогом салоне, регулярно посещала косметолога — благо положение жены коммерческого директора крупного завода позволяло ей это делать. В сером учительском коллективе она смотрелась ослепительной жар-птицей. Что в очередной раз продемонстрировала, надевая темно-зеленый пиджак из тончайшей замши (такого же цвета были туфли и сумочка).
— Да, Свет, уже собираюсь. — Она сложила в стопку бумаги на своем столе, достала пудреницу, взглянула на себя в зеркало и осталась вполне довольна. — Всем пока.
Ответом ей было гробовое молчание.
— У меня сегодня такой момент был тяжелый… — Молодые женщины медленно шли по школьному двору, млея под ярким майским солнцем. Светлане приходилось все время щуриться, а Ольга надела стильные темные очки, отчего приобрела окончательно неучительский вид. — Давай по магазинам пройдемся, поговорим. А то мне посоветоваться надо, а не с кем…
— Пошли, конечно. Такая погода — грех не прогуляться. Что у тебя случилось? Опять эта змея приматывается?
— Да нет — змея уже неделю про меня не вспоминает… У меня сегодня в библиотеке Анечка Юркова разрыдалась. В чем дело — так и не сказала, но, похоже, там что-то серьезное. Ты ведь у них классная?
— Да, это мои спиногрызы… А у Анечки действительно беда. Ее ведь мама одна воспитывает — отец ушел, когда она еще грудная была, никаких связей не поддерживает, ничем не помогает. А мама сейчас в больнице, в онкологии лежит. Ей уже вторую операцию делают, химию назначили. — Ольга тяжело вздохнула. — Ума не приложу, чем им помочь. Аня изо всех сил держится, не хочет, чтобы в классе ее жалели. Но я-то представляю себе, что у нее на душе. Пыталась поговорить, может быть, денег предложить или врача какого-нибудь еще поискать — она замкнулась. «Нам ничего не надо». Бедная гордая девочка…
— Ох-ох-ох, — невольно вырвался у Светланы какой-то бабий стон. Ей до слез стало жалко девочку, воспитанную на классической литературе. Жизнь почему-то всегда особенно жестока именно к таким.
Света готовила ужин, рассеянно взглядывала на Пашкины рисунки, которые он каждые пять минут таскал ей на кухню, а из головы у нее никак не шла маленькая худенькая фигурка, за спиной которой уже стоял призрак горького сиротства. Что с ней будет?..
Вокруг ног Светланы вилась Дуська, которая окончательно осмелела и считала всех членов семьи своей родной стаей. С Павликом она самозабвенно носилась по двору, оглашая окрестности звонким лаем, к Ольге Ивановне старалась залезть на колени, едва та присаживалась хоть на минуту, Свету встречала с работы, подпрыгивая чуть не до потолка. Но собаку будто подменяли, когда в дом входила Катерина. Дуська моментально забивалась под диван и сидела там, пока кто-нибудь не звал ее на прогулку.
Правду говоря, желание забиться под диван, когда Катя возвращалась с работы, возникало не только у Дуськи. Павлушка старался не попадаться ей на глаза и тихо страдал из-за того, что теперь ему очень редко удавалось посмотреть по вечерам свои любимые «спокушки». Светлана думала, как бы купить второй телевизор, — договориться с сестрой о том, что Павлику или ей иногда хочется что-то посмотреть, было совершенно невозможно. Катерина уходила на кухню, хлопнув дверью, и злобилась потом несколько часов. Отсутствие своего неприкосновенного пространства стало у нее навязчивой идеей. Выходные она привыкла валяться в постели до обеда, а Ольга Ивановна, следуя многолетней привычке, поднималась в семь и отправлялась на кухню готовить на всех завтрак. Катя натягивала подушку на голову, пыталась затыкать уши ватой — все напрасно. Пашкин звонкий смех, собачий лай, бодрое пение радиоприемника проникали через любые препоны…
Скандалы возникали каждый день. В конце концов Светлана не выдержала:
— Ты уже всех с ума свела. Ни с кем считаться не желаешь, орешь как резаная. Мать по три раза в день бегает валерьянку пить, плачет в ванной. Надоело. Вот что, сестрица, не можешь жить с нами — ищи другие варианты. Хватит издеваться над стариками и детьми. Мы с Пашкой на все лето уезжаем в деревню. Постарайся за это время как-то решить проблему.
— Из дома, значит, выгоняешь… Да, хороша тихоня. Все молчишь, терпишь, а теперь, значит, ультиматум ставишь. Не бойся — уйду я от вас. Меня давно от этого дома тошнит.
Глава 11
Катерина разложила перед собой четыре новые газеты с объявлениями о знакомстве. На первый взгляд — поле непаханое. А всерьез глазу зацепиться не за что. Самые добрые, понимающие и умные, как всегда, пребывают в местах не столь отдаленных. Она давно подозревала, что, как и она в свое время, эти искатели женской ласки где-то сдувают свои романтические послания. Но читать все равно было приятно — есть еще на свете настоящие мужчины, готовые понять, принять, любить и на руках носить… Другая многочисленная категория объявлений принадлежала закомплексованным неудачникам, которые при росте полтора метра, комнате в коммуналке, минимальной зарплате и хроническом алкоголизме гордо именуют себя «сильными мужчинами без ж/п и м/п». Этих она научилась вычислять по стандартным формулировкам и обещаниям ответить на все письма. Все чаще давали объявления откровенные молодые альфонсы, готовые «скрасить досуг состоятельной даме». А в желтых еженедельниках эти ребята пошли еще дальше — они могли скрасить досуг и господам. Читая такие тексты, Катерина озлоблялась: еще не хватало ей состязаться с геями… Состоятельные господа были предназначены только ей, да не для досуга — с этим проблем не предвиделось, — а для честного супружества и совместного владения всем имуществом.
«Не буду врать — я уже не мальчишка, но и не старик. За плечами десять лет брака, с женой остались двое детей. Не хочется говорить плохо о бывшей супруге, но меня надолго отвратило от семейной жизни. Только вот годы берут свое — хочется тепла и надежности…»
Дальше читать Катерина не стала. Шел бы он куда подальше. Тепла и надежности захотел… Ей вспомнилась классика: «А портной не спрашивал, не хочет ли барин жениться?» — «Портной спрашивал, не хочет ли барин платить алименты…»
В следующей газете на полосе знакомств оказалась фотография: лысый толстый дядечка гордо стоял, прислонившись к иномарке ярко-фиолетового цвета. Машина была, мягко говоря, не новая, но фантастически длинная. Если верить Фрейду, у дядечки были серьезные проблемы с сексом…
«Порядочный товарищ, 49/170, из пригорода, хочет видеть в глазах избранницы чуткую, чистую, нежную душу, а не денежные знаки. Хочет, чтобы ее глаза светились от счастья и чтобы судьба нам подарила радость семейного счастья на все оставшиеся годы».
Да-а-а… Вот уж точно — гусь свинье не товарищ. И еще чтоб глаза светились, причем именно в пригороде… Интересно, почему все эти любители «радости семейного счастья» такие косноязыкие?
«Мне нужна темпераментная женщина. Я готов простить все, что угодно; в моем доме достаточно бытовой техники, и со всеми делами справляется опытная домработница. Моей жене не нужно будет стоять у плиты или таскать из магазина сумки. Зато ей придется подолгу сидеть в косметических кабинетах. Я люблю ухоженную женскую кожу, роскошные шелковистые волосы, длинные остро отточенные хищные коготки. И я люблю все новое, изысканное. У меня богатый сексуальный опыт. Женщина, которая разделит со мной жизнь, должна быть готова к экспериментам…»
Что-то страшно… Мало ли что за эксперименты придут ему в голову… Вдруг он решил практиковать оргии, зоофилию или садо-мазо… Нет уж, спасибо. Бытовая техника, конечно, хорошо, но даже ради нее не хочется превращать свою жизнь в бесконечное порнографическое реалити-шоу…
«Черный Маг ищет себе спутницу жизни, которая желает родить ребенка-гения. Ее данные должны быть на уровне модели. Уметь водить машину и говорить на русском и английском языках. Мой год
