ее рукав.
— Прости, дорогой, задумалась. Что ты хотел?
— Я спрашиваю: песню «Катюша» Моцарт написал?
— Нет, ни в коем случае. Когда жил Моцарт, никакой «Катюши» близко не было.
— Да?..
Пашка был явно разочарован. Эту военную песню он искренне считал вершиной музыкального искусства. А фильм «Амадей», увиденный недавно по телевизору, убедил его в том, что лучшую на свете музыку мог написать только самый замечательный композитор, каким, несомненно, являлся великий австриец. По счастью, Павел не умел долго огорчаться. Пытливый ум подсказал ему выход из тупика:
— Но слова-то точно Пушкина?!
Ольга появилась в их квартире как волшебная фея. Запах дорогих духов создавал праздничную ауру, волна темных блестящих волос спадала на дивной красоты платок, наброшенный на стильный плащ, высоченные шпильки, казалось, должны были вот-вот переломиться — меньше всего эта женщина была похожа на школьную учительницу. И все-таки в душе она была именно настоящим «работником просвещения».
— Ну, кто здесь первоклассник?
Пашка, робея, подошел к необыкновенной тете, которая вытаскивала из пакета яркий шуршащий сверток. Детские пальчики не сразу справились со скользкой бумагой, Пашка пыхтел, от усердия высунув кончик языка. Наконец бумага поддалась. На обложке огромной яркой энциклопедии был нарисован динозавр, больше похожий на сказочного дракона. Ребенок замер в немом восторге.
— Вот это да! Как ты угадала? Он последнее время бредит этими динозаврами. Пашка, очнись! — Светлане пришлось потеребить сына, у которого от восторга явно в зобу дыханье сперло. — Скажи «спасибо» тете Оле.
— Спасибо… — выдохнул ребенок, прижимая к себе огромный том.
Наконец, когда охи и ахи были завершены, чай заварен, виноград и хурма, принесенные Ольгой, выложены на блюдо, а яблочный пирог извлечен из духовки, подруги расположились за кухонным столом. Быстро дав отчет о состоянии своего здоровья, Светлана стала настойчиво требовать рассказа о школьных делах.
— Слушай, Свет, оно тебе надо? Ты и так из-за этой дуры заболела. Так теперь хочешь себя помучить — послушать, как она над кем глумится в твое отсутствие? Забудь, расслабься…
— Оль, зачем ты темнишь? Если ты так сопротивляешься, значит, дела и в самом деле плохи. Так что не томи — хуже всего неизвестность. Я хоть буду знать, к чему готовиться.
— Смотри сама, мое дело предложить… Пока мне тебя порадовать нечем, но, может быть, пока ты выздоравливаешь, эта Баба Яга переключится на кого-нибудь другого?.. Но сейчас она злобится по- страшному. Уж не знаю, чем ты ей так досадила, но, когда ты на больничный ушла, она шипела, как кобра. Она уверена, что ты симулируешь, чтобы решать свои личные проблемы. А для нее, сама знаешь, наши личные проблемы — что красная тряпка для быка… Возбуждается по полной программе, на метле по всей школе летает, клянется, что выведет тебя на чистую воду.
— Господи, только этого мне не хватало. Сижу, никого не трогаю. Ну скажи мне — на фиг надо директору связываться с каким-то библиотекарем? — Светлана обхватила руками голову. — Когда же кончатся мои мучения?
— «Черт ли сладит с бабой гневной?» Что я тебе могу сказать… Плюнь, разотри. Ищи работу. Найдешь — хорошо. Не найдешь — потерпишь, в конце концов, не съест же она тебя. А потом все равно найдешь. Пока сидишь дома, сходи в службу занятости, в кадровые агентства, газеты посмотри… Знаешь, никогда не забывай: жизнь — она во-о-он какая, — Ольга широко развела руки, — а работа — вот такая… — Ее руки почти сомкнулись, оставив просвет шириной в пару сантиметров.
— Может быть, и так. При условии, что у женщины благополучная личная жизнь, хорошая семья. Тогда действительно можно на работе не зацикливаться. А тут…
— Так, может, стоит сосредоточиться на личной жизни?
— У меня ребенок маленький, мама старенькая…
— Не такой уж маленький — уже в школу пошел. И не такая уж старенькая — и работает, и с внуком сидит, и по дому помогает. Так что нечего стонать.
Светлана не любила таких разговоров. Она привыкла как щитом закрываться мамой и Пашкой от всяких мыслей о своей неудачной женской судьбе. А тут перед ней сидела Ольга, сумевшая совместить все: благополучие в браке, успехи на работе и внешность кинозвезды. Легко ей говорить об устройстве личной жизни — на нее до сих пор мужики оборачиваются, а в школе злые языки судачат, что любовь старшеклассников к факультативам по математике связана с красивыми ножками учительницы, которая, пренебрегая неписаными школьными законами, не желает их прятать под бесформенные юбки… А Свету необходимость купить хоть какую-то тряпочку загоняет в тупик, из которого нет выхода. Тем более — сейчас, после того, как пришлось собирать в школу Павлика. И жизнь в двухкомнатной «хрущевке» с ребенком, мамой, а часто и с сестрой романтическим настроениям не способствовала. Так что все разговоры об устройстве личной жизни Света привыкла или молча игнорировать, или обрывать, если уж очень приставали.
Помолчав, она решила сменить тему:
— Оль, знаешь, мне покоя не дают мысли об Анечке Юрковой. Лето прошло, как у нее дела, не знаешь?
— Как же мне не знать. Я у нее классный руководитель. Только толку-то от меня… У Анечки в августе умерла мама. Опеку оформляет какая-то двоюродная тетя — и то спасибо. Иначе девочка попала бы в интернат, у нее никого близких нет. Похороны организовывали люди с последнего места работы покойной. Я и многие ребята из класса там были…
Ольга замолчала. У нее в глазах стояли слезы. Светлана растерялась — она никак не ожидала увидеть подругу такой. Было видно, какую боль причиняет ей этот разговор, но она, помолчав, продолжила:
— Ты знаешь, я такого жилья никогда в жизни не видела. Однокомнатная малометражная квартира в сыром полуподвале. Бедность вопиющая… Но при этом какой-то странный уют, даже, представь себе, во время похорон. До потолка стеллажи с книгами, живые цветы, фотографии в рамках, хорошие репродукции. Пианино стоит — девочка музыкальную школу закончила, педагог говорит, что она очень одаренная. И не только в музыке — с шестого класса сама себе свитера вязала, юбки и брюки шила. В доме везде какие-то лоскутные подушечки, вязаные пледы… И Анечка — будто не живая. Она не плакала, не жаловалась. На все — два слова: «спасибо» да «пожалуйста»… Ребята с ней поговорить пытались, я несколько раз заходила, надеялась как-то лед растопить. Ни в какую — «мне ничего не надо». Однажды я ее застала в таких слезах — думала, никогда не успокоится. Минут сорок рыдала в голос, запершись в ванной. А вышла — опять «спасибо, что зашли»… В общем, Свет, не знаю я, как ей помочь. У меня такое чувство, что она себя отделила от всего мира. И раньше девочка была не очень общительная, а теперь совсем замкнулась в своем горе. Мне кажется, она жить одна будет. У тетки своя семья, хорошо еще, если она хоть как-то станет сироту поддерживать.
Света слушала этот рассказ, и слезы подступали к ее горлу. Сирота — слово-то какое горькое…
Глава 17
Накануне встречи со Стасиком, то есть Станиславом Сергеевичем Прохоровым, лейтенантом милиции, работающим в областном отделе по борьбе с экономическими преступлениями, Катерина практически не спала. С трудом задремав в половине второго ночи, она проснулась, когда в окно еще смотрела полная луна. Катерина встала и пошла на кухню — единственное место, где ей можно было остаться одной. В отсутствие Олега она ночевала дома, но старалась пораньше уйти и попозже прийти, принять ванну — последнее удовольствие, которое ей сейчас было доступно, — и улечься на жестком и неровном кресле-
