найду кого-нибудь приглядывать за детьми.
Джинни с изумлением посмотрела на нее.
– Мне нравятся трудности, – в глазах Лиз играли смешинки.
– О, Лиз, – Джинни крепко обняла подругу, – чего-чего, а трудностей тебе хватит!
Улыбаясь в ответ на ее восторги, Лиз и не подозревала, насколько та окажется права.
Бритт лежала в кровати лицом к стене абсолютно спокойно. Она чувствовала себя так, словно кто-то взял ее и опорожнил, как пакет с пинтой ненужного молока, о котором никто не станет плакать. Никто, кроме нее.
Пришел доктор, розоволицый и смущенный, потому что он был их семейным врачом и когда-то принимал новорожденную Бритт и потом лечил ее от ветрянки. Сдавленным голосом он сообщил ей, что у нее выкидыш.
Единственное, что она ощущала сейчас, – это охватывающее ее всю безразличие, парализующую летаргию, из-за которой она даже не рассердилась, когда доктор спросил, одна ли она, и бестактно похлопал ее, добавив, что тогда это все к лучшему, правда? И она вспомнила, что в Ротуэлле до сих пор считалось неприличным обзавестись ребенком до свадьбы.
Она лежала и чувствовала себя одинокой, как никогда. Она знала, что родители любят ее и сделали бы все, чтобы облегчить ее боль. Но никто не был в состоянии помочь ей.
За эти недолгие недели своей жизни ее малыш словно открыл в ней двери. Двери к любви, радости, близости и вот теперь боли. И, к своему ужасу, Бритт обнаружила, что не в силах снова закрыть эти двери. Она не могла сказать себе, что это все неважно, что у нее осталась ее карьера, ее квартира, ее налаженная жизнь.
И, отворачиваясь к стене, чтобы не видеть глаз ни доктора, ни матери, Бритт поняла, что есть еще одна истина, в лицо которой она пока не посмотрела. Что, возможно, потеря ребенка – это расплата. Она разрушила благополучную семью и лишила Джейми и Дейзи отца, а Лиз – мужа. Она предала свою лучшую подругу.
Что сделано, то сделано. Но, может быть, еще не поздно попытаться загладить свою вину. И начать она может сегодня же, позвонив Конраду и отказавшись от работы.
Она повернулась к матери, едва заметной усталой улыбкой улыбнулась ей и попросила чашку чая.
– Ну и как твои поиски помощницы для идеальной матери? – с надеждой спросила Джинни. Она считала дни до выхода Лиз на работу.
– Ужасно. На объявление откликнулись пять девушек, и ни одна из них не говорит по-английски! Одна служила в израильской армии, одна работала в художественном фото ателье, а три говорили таким тоном, словно собираются участвовать в конкурсе красоты! – Лиз с негодованием отбросила номер «Леди». – «Я хотеть работать с дети, потому что они такой умный… у вас иметь машин?.. и у вас иметь в дерьевнья винный бар? А-а-ах!».
Джинни почувствовала растущую тревогу. Если Лиз не найдет кого-нибудь приглядывать за детьми, «Женской силе» нечего на нее рассчитывать.
И тут она вспомнила.
– Подожди-ка минутку… О чем это говорила позавчера твоя соседка Руби?.. Вспомнила… Дочь хозяина «Плуга и борозды». Поступает в колледж с питанием и ищет работу с проживанием.
– Звучит прекрасно, – Лиз представила себе счастливых детей и холодильник, полный картофельной запеканки. – Как ее зовут?
– Кажется, она сказала, Минти. – Лиз пододвинула к себе телефон.
– Здравствуйте, это «Плуг и борозда»? Можно мне поговорить с Минти?
– Что значит «я не хочу эту работу»?
Конрад довольно улыбнулся, когда секретарша сказала ему, что на проводе Бритт Уильямс. Ладно, она помариновала его почти неделю, но он в восторге от этого. Самообладание и осторожность входят в список качеств человека, который ему нужен. А теперь, за несколько дней до заседания Совета, эта глупая стерва отказывается от работы!
Конрад оставил свою привычную расслабленную позу с ногами на столе, вскочил и забегал взад-вперед по толстому черному ковру, как сердитая оса, ищущая, кого бы ужалить. Эта жадная корова, скорее всего, хочет больше денег. Он так и представил себе ее сидящей за своим начальническим столом в одном из своих убийственных костюмов и считающей, что он у нее в кармане.
– Послушайте, Бритт, что за всем этим? Вы хотите больше денег? Так и скажите. И не вешайте мне на уши эту лапшу насчет того, что вы не хотите эту работу.
Бритт сидела в холле дома (вернее, половинки дома) своих родителей, на ней была ночная рубашка и мохнатые домашние шлепанцы ее матери (свои она забыла в Лондоне), похожие на пару морских свинок. Слушая Конрада, она едва не рассмеялась. Пустота последних нескольких дней переросла в своего рода буддийское спокойствие, которое делало нереальными большинство обычных вещей, а Конрада превращало во что-то вроде персонажей Лаурела и Харди.[19]
– Я не хочу эту работу, Конрад.
Конрад на минуту задумался. За годы начальствования он выработал безотказный метод, на треть состоящий из обольщения и на две трети – из запугивания, до сих пор не дававший осечки. Сегодня инстинкт подсказывал ему, что обольщение следует опустить и переходить прямо к запугиванию.
– Послушайте, Бритт, у нас было джентльменское соглашение.
– Ерунда! Вы попросили меня подумать об этом, а ваша секретарша попросила меня сделать себе заметку о совещании. Вот и все.
– Совещании всего чертова Совета правления «Метро телевижн»! Послезавтра!
– Мне жаль, Конрад, но я не хочу эту работу.
– Тогда мне придется дать по отрасли утечку информации, что вы ненадежны, – голос Конрада стелился бархатом, – что сегодня вы даете слово, а завтра берете его назад. Нерешительность – ругательство в нашем бизнесе, Бритт, особенно если ты женщина.
– Уж не угрожаете ли вы мне, Конрад?
Видя, что он заходит в тупик и что Бритт, возможно, действительно имеет в виду именно то, что говорит, Конрад начал приходить в бешенство. А когда Конрад приходил в бешенство, ему нравилось иметь виноватого. И ему в голову пришло как раз подходящее имя: Лиз, мать ее, Уорд.
Ну конечно же! Это ее козни. Когда Бритт выходила из его кабинета в канун Рождества, за эту работу она готова была перегрызть любому глотку – он видел по ее глазам. Само собой, она пыталась это скрыть. Не очень-то солидно взять и завопить: «Ура! Я обожаю эту работу, я беру ее немедленно!» Но все равно она ее хотела, и они оба понимали это. А потом Лиз наверняка надавила на нее, упрекая в том, что она и предала ее дружбу, и украла мужа. А эта дуреха послушалась ее.
– Ладно, Бритт, забудьте все, что вам говорила Лиз Уорд. Вы хотели эту работу перед Рождеством, вы хотите ее и сейчас.
– Поправка. Возможно, я хотела ее перед Рождеством, но сейчас я ее больше не хочу.
– И вы будете уверять меня, что Лиз Уорд тут абсолютно ни при чем?
– Я этого не сказала, Конрад. Но могу заверить вас, что ни слова не говорила Лиз о вашем предложении и что она совершенно точно не заставляла меня отказаться от этой работы.
– Тогда какого хрена вы от нее отказываетесь? – Бритт поставила ступни носками друг к другу, так что стало казаться, будто морские свинки целуются. Это вдруг показалось ей очень забавным.
– Потому что я не хочу эту работу. И возможно, – тут она сделала паузу, вспоминая свой разговор с отцом, – потому, что с меня уже хватит того, что принадлежит Лиз.
Представив себе лицо Конрада и догадавшись, что он наконец истощил свои доводы, она рассмеялась:
– Не переживайте, Конрад. Это же только телевидение! – И с удивлением вдруг поняла, что она действительно так и думала.
Конрад в ярости вышагивал по комнате. Он отдал эту должность Клаудии на временных условиях, и теперь она ждала, что ее утвердят окончательно. Но это вовсе не входило в его планы. Будь он проклят, если позволит ей и дальше держать себя под каблуком только потому, что она может трахаться дольше
