раздражающий разговор.
– Я верну вам ваш кофе! – заорала она.
– Ой, лучше не надо! – дурашливо испугался он. – Второй раз, пропущенный через желудок, да еще ваш...
– Куплю! – поспешно уточнила она.
– Вы не достанете этот сорт. А если и достанете, то вряд ли он будет вам по карману.
– Вы странный человек! Завариваете и пьете помет грызунов, живете в квартире, где краска отваливается от стен! Я с трудом отмыла все двери, к ним было невозможно прикоснуться!
– Я тут не живу! Я сюда на-ве-ды-ваюсь! Тут жила моя бабушка, а я не могу, не хочу продавать ее комнату. Бабуля не хотела отсюда переезжать, хотя я и купил ей другую квартиру! И теперь я не могу продать ее комнату, не хочу, чтобы в ней жили чужие люди. Я оставил там все, как есть – салфеточки, вазочки, фотографии, накрахмаленное белье, картины в рамах, которые она вышивала крестиком. И, кстати, в ее комнате идеальная чистота! Когда я сюда приезжаю, я мою полы, вытираю пыль, проветриваю. То, что творится за пределами бабулиной комнаты, меня не волнует. Не буду же я делать ремонт для постояльцев Ариадны Степановны, в самом деле! Интересно, зачем я вам это все объясняю?
– Да, интересно – зачем? – Татьяна уставилась ему прямо в глаза.
Гигант взгляда не отвел, навис над ней горой – большой и неуклюжий, как медведь, с рыжеватыми, взлохмаченными кудрями. Смотрел он с любопытством, но без агрессии, как собака на муху, которую ей лень ловить.
И с чего она взяла, что он непременно злодей? Просто – дядя со странностями. Любит экзотическую еду и свою покойную бабушку.
– Наверное, оттого я вам все это объясняю, – сказал гигант, – что вы возмутили меня своей беспардонностью. Уничтожили мои стратегические запасы, да еще открыли дверь черного хода! Бабуля годами боролась, чтобы этой дверью никто не пользовался, а вы разгребли баррикаду, которую она тщательно возводила, и вывалились во двор со своими красками!! Зачем? Чтобы изобразить абсолютно нереалистического кота? Для этого не нужно выходить на натуру!
– Пленэр.
– Что?
– Это называется «выходить на пленэр». Вы не очень-то образованны.
– А вы совсем не воспитаны. Поселились тут наверняка со своим женатым дружком! Ариадна сдает комнаты парочкам, которым негде уединиться. Сколько она берет с вас за двенадцать квадратов? Десять тысяч? Двенадцать? Оплата посуточная или почасовая?
– Четыре! Четыре тысячи в месяц берет ваша Ариадна за восемь квадратов! – Татьяна чувствовала, что сейчас заплачет. Она ввязалась в этот дикий, бессмысленный диалог и теперь никак не могла из него вырваться. Ее несло, как несет еще какое-то время по инерции машину вперед, несмотря на визг тормозов.
– Четыре? За восемь? – изумился гигант. – Помилуйте, вы что, в кладовке живете?!
– Я не знаю, как называется в этой трущобе комната без окон, похожая на колодец.
– Кладовкой она называется! Кла-дов-кой! Ха! Ну, Ариадна Степановна! Ну, артистка! Да будет вам, девушка, известно, что кладовка в коммунальной квартире – общая территория! Я второй хозяин этой квартиры, а значит вы проживаете и у меня, а я знать об этом не знаю!
Татьяна почувствовала, что к щекам приливает кровь, руки сжимаются в кулаки, а губы начинают дрожать.
– Сколько я вам должна?
– Да боже меня упаси! Я не стяжатель. Просто меня веселит мысль, что я в некотором смысле ваш хозяин.
– Меня тоже... веселит эта мысль.
«Я убью этого Пашу из города Болотное», – оформилась в мозгу примитивная мысль.
На груди запиликал мобильный.
– Слушаю! – крикнула в трубку Татьяна, выходя из кухни.
– Вешалка! – заорала в трубке Сычева. – Вешалка, в восемь вечера общий сбор в ресторане «Прага»! Срочно! Афанасьева позвонила! У нее какие-то новости! – Сычева нажала отбой.
Новости! Они что-то узнали про Глеба.
Татьяна понеслась по квартире, собирая вещи – сумку, ключи, кошелек с остатками денег, расческу. Схватив расческу, она остановилась у мутного зеркала, висевшего в коридоре, и стала раздирать спутавшиеся пряди волос. Сзади, в дверном проеме возник гигант и уставился на нее.
Зеркало было старое, в паутине трещин, но даже это не мешало разглядеть в его наглых глазах насмешку. Татьяна швырнула расческу в сумку, помчалась к двери и от порога спросила:
– Скажите, э – э-э...
– Тарас, – подсказал он.
– Скажите, Тарас, где находится ресторан «Прага»?
– «Прага»?! Вам немедленно нужно переодеться!
– Спасибо. Вы умеете отвечать на вопросы.
Она выскочила за дверь.
– Эй! А как же ваш шедеврический кот? Боюсь, его загадят воробьи, намочит дождь, или сопрут бомжи!
– Главное, вы его не трогайте! – уже почти с улицы докричалась Татьяна.
«Прага» оказалась шикарным местом.
Прав был гигант, следовало переодеться. Джинсы и свитер были тут неуместны. Правда, переодеваться было особо не во что – только в джинсовую же юбку и белый батник, который она прихватила в Москву «на торжественный случай».
Татьяна пришибленно огляделась.
Не день, а череда унижений. Сначала вторжение на чужую дачу, потом ошеломляющее признание Павловской в том, что у нее есть ребенок от Глеба, потом огромный мужик со своими придирками и, наконец, этот давящий своей роскошью ресторан. Интересно, кто за все здесь будет платить? У нее не хватит денег даже на стакан минеральной воды...
– Таня! – окликнула ее Афанасьева.
Афанасьева стояла в холле, у зеркала, и поправляла прическу. На ней была странная майка с принтом на груди то ли Че Гевары, то ли Фиделя Кастро, и длинная цыганская юбка с оборками и красными маками. В ушах болтались длинные серьги, а лицо покрывал толстый слой грима. Кажется, Афанасьева была еще и пьяна, потому что покачивалась на высоченных каблуках и бессмысленно улыбалась.
Татьяна подхватила ее под локоть.
– Ты не Сычева? – пощупала ее Афанасьева.
– Нет, я не Сычева.
– А где Сычева? Сыче-о-ова! – громко крикнула Афанасьева и ринулась к двери, в которую действительно заходила Сычева.
– Танька, ну ты и вырядилась! – вместо приветствия возмутилась Сычева. – Это что, опять – вызов? Ты пьяна?
– Чуть-чуть выпила. Коньяку, который Глеб прятал на полке, за книгами. Я счас все объясню. У меня стресс! Даже два стресса...
– Зачем ты нас сюда вытащила? – зашипела Сычева, оглядываясь по сторонам.
– Девочки! Я приглашаю вас на ужин.
– И кто будет платить за этот разврат? – усмехнулась Сычева.
– Есть один доброволец! Я вас познакомлю. Он сидит и ждет нас в Царском зале. Вернее, ждет он только меня, но это не имеет значения.
– Действительно, не имеет, – себе под нос сказала Сычева, и троица направилась в зал, где уместнее бы было носить кринолины, а не обычную одежду.
