на пальцах. Главное, чтобы хам Карантаев не догадался, что она панически боится высоты.
Лучше бы она получила повестку и пошла на допрос в ментовку, чем будет теперь трястись от страха в этом «нетривиальном месте»!
Земля медленно уплывала вниз, голова начинала кружиться, а лейтенант все молчал.
– Ну?! – требовательно спросила Сычева. – Задавай мне свои вопросы!
– Да ты никак высоты боишься, – усмехнулся Карантаев.
– Ничего я не боюсь, – Сычева сделала над собой усилие и отцепилась от поручня.
– Ну, раз не боишься... – Он сам взялся за обруч и вдруг начал вращать его, раскручивая кабинку вокруг своей оси.
– Прекрати! – заорала Сычева и зажмурилась. – Я идиотка, что согласилась поехать с тобой. Я напишу на тебя жалобу. Я напишу, что ты жрешь в квартирах потерпевших, а свидетелей загоняешь на чертово колесо, чтобы снять показания! Я... – Она открыла глаза. Кабинка уже не вращалась, она только медленно двигалась вверх – к облакам, к солнцу, к птицам.
– Да ладно тебе, – неожиданно смущенно сказал Карантаев. – Я хотел просто с тобой неформально поговорить на тему исчезновения твоего возлюбленного. Я же вижу, как ты по нему убиваешься. Куришь как паровоз, в детектива вон начала играть – по соседям с расспросами бегаешь. Я ж не силой тебя сюда затащил, думал, тебе понравится. А ты – «жалобу напишу!»
– Задавай вопросы. Я хочу, чтобы Глеба нашли. Я хочу этого больше всего на свете! Видишь, готова даже болтаться под облаками и слушать твой бред.
– Этот твой Афанасьев – странный очень человечек! Я тут рыл-рыл на него, но, кроме необузданного донжуанства, зацепиться совсем не за что. Он пустой и какой-то стерильный тип.
– Не смей так говорить о нем.
– Друзей у него нет, приятелей тоже, врагов вроде не наблюдается. Из интересов – только карьера и бабы. В общем, скользкий, радужный, пустой мыльный пузырь.
– Не смей так о нем говорить!
– Странно, что он пропал при таких обстоятельствах.
– Но пропал же! Значит, ты сделал не те выводы, сыщик. Не такой уж он мыльный пузырь.
– В его вещах ни дома, ни на работе не обнаружено ничего дающего хоть какую-нибудь подсказку. Компьютер у него чистый. Такое впечатление, что он боялся хранить в нем какую-либо информацию, кроме текущей работы. Или... этой информации у него просто не было! В общем, я не нашел в шкале его ценностей ни принципов, ни убеждений, ни друзей, ни врагов, ни ... в общем, что бы ты ни говорила, но это странно, что он пропал при таких обстоятельствах. Выкупа за него не просят. Об убийстве говорить преждевременно. Я говорил с его бабкой и матерью. Они рыдают, пьют корвалол и твердят в один голос: «Глебушка очень хороший мальчик, его все очень любили, он не делал никому зла!» Только мне показалось, что он и добра никому не делал. Правда, за это не бьют по голове и не увозят в неизвестном направлении... Не за что зацепиться. Скользкий, легкий, мыльный...
– Ты говорил, что профессионал, а сам не вопросы по существу задаешь, а словно сочинение по литературе пишешь!
– Да, я здорово писал сочинения. С ошибками, правда, но тему всегда раскрывал. Скажи, Глеб был с тобой откровенен?
– Да, он был со мной откровенен. Откровенней, чем с кем бы то ни было, потому что в первую очередь мы были друзьями, а уж потом любовниками.
– Значит, тайн у него от тебя не было?
– По большому счету – нет. Так, маленькие мужские секреты.
– Тогда, может быть, ты знаешь, что связывало его с Юрием Васильевичем Петренко?
– Первый раз о таком слышу. Кто это?
– Известный в городе ювелир. Мастер, который не пренебрегает так называемыми «левыми» заказами. У него репутация скользкого типа, живущего не в ладу с законом, но за руку его пока никто не хватал. Как говориться, «не привлекался».
– Я не знаю никакого ювелира с репутацией скользкого типа! При чем тут Афанасьев?!
– Самое странное то, что и ювелир не знает никакого Глеба Афанасьева. Конечно, может, он врет, этот ювелир, но больно уж правдоподобно! Так правдоподобно, что я склонен ему поверить. Телефон этого Петренко был забит в мобильнике Афанасьева. А ведь у него совсем немного телефонов забито! Только самых близких – жены, матери, твой, какой-то Гуляевой Тани, в скобках помечено Новосибирск, редакции, и вот этого самого ювелира. Почему он оказался в списке близких ему людей?
– Понятия не имею.
– Значит, это из серии «маленьких мужских секретов», – Карантаев вздохнул, обернулся и сплюнул вниз, с любопытством пронаблюдав траекторию полета плевка. – А ты случайно не знаешь, где скрывается жена Афанасьева? Дома ее нет, к телефону она не подходит, мобильный недоступен, а на работе у нее недельный отпуск.
– Не знаю, – чересчур поспешно сказала Сычева. Зачем лейтенанту знать о их тайном убежище?
– Я хотел поговорить с ней, но нигде не могу ее найти. Наверное, она боится находиться в квартире, где ... Ты же знаешь, что вчера на кухне она обнаружила труп?
– Да, – не подумав, ляпнула Сычева.
– Значит, про труп знаешь, а где Афанасьева не знаешь?
– Да. То есть нет. – Под ложечкой у Сычевой противно засосало. Захотелось курить, но для этого нужно было отцепиться от поручня, достать из сумки зажигалку и сигареты.
– Отличненько! – неизвестно к чему сказал Карантаев.
Неожиданно колесо обозрений вздрогнуло и остановилось. Кабинка замерла на самой высокой точке. Выше были только облака и солнце. Даже птицы летали где-то внизу.
– Что это? – прошептала Сычева, стараясь не смотреть вниз.
– Вот дьявол, – пробормотал Карантаев, побледнел и опасливо глянул на землю. Там бегали какие-то люди, что-то кричали и энергично размахивали руками. Пассажиры других кабинок заволновались, тоже стали орать и жестикулировать.
– Да что это? – заорала Сычева. – Почему мы стоим?!!
– Электричество, что ли, вырубили, – то ли спросил, то ли подтвердил какую-то свою догадку Карантаев.
Сычева от души завизжала. Она завизжала так, что с кроны соседних деревьев вспорхнули птицы, а солнце немедленно спряталось за ближайшую тучу.
Карантаев зажал уши руками и медленно сполз со скамейки на пол.
– Не визжи, – тихо попросил он. – Пожалуйста, не визжи! Дело в том, что я дико, до одури боюсь высоты. Я решил решительно бороться со своим страхом и решил решительно пригласить тебя на это чертово колесо, потому что решил, что бояться в компании женщины, да еще свидетельницы, мне будет решительно стыдно. – Карантаев побледнел до синевы и тоже вцепился в поручень.
Сычева последовала его примеру и сползла на пол. Здесь, на полу, ей показалось, что она стала значительно ближе к земле и она перестала визжать. То, что лейтенант боится не меньше ее, придало ей немного сил.
– Нет, я все-таки напишу на тебя жалобу!
– Пиши, – кивнул Карантаев. – Только сначала до земли доберись.
– Доберусь! Сейчас спасателей вызовут. Или пожарных с лестницами. Или милицию. Или этих, как их... электриков, – сама себя начала успокаивать Сычева. – И врачей вызовут, и реанимацию, и психологов, и вертолетчиков, и промышленных альпинистов, и скалолазов, и...
Они сидели друг против друга на корточках, испуганные, с вытаращенными глазами, с побелевшими от напряжения пальцами, которые впились в спасительное железо, и это как-то потрясающе их сближало, уравнивало в правах, давало напряжение в воздухе.
Ветерок трепал макушки деревьев, сычевские волосы и кабинку, которая от каждого его дуновения покачивалась и противно скрипела.
Мимо пролетела ворона, отвратительно захохотав.
– Все-таки это очень подло с твоей стороны – избавляться от своих комплексов, используя служебное
